– У себя… Но нужно заранее…

– Сейчас ты ей всё расскажешь. Пропустите нас!

– Директор занята! – гнусаво пропела Светлана, наливая кипяток в кружку.

Штыгин, словно не замечая новой учительницы, спросил, глядя куда-то в сторону:

– Что ж ты опять натворил, Курдюков?

Но у мальчика, вместо ответа, только навернулись слёзы.

Физрук видел, что Гена едва сдерживает нахлынувшую волну возмущения.

В воздухе повисла тишина. Вдруг Чека не выдержал и вскрикнул в сердцах:

– А то я натворил, Роман Андреевич, что Наталья Борисовна меня ненавидит!

Светлана поперхнулась чаем. Несмехова вытаращила на Гену безумные глаза.

Это было сказано так, что мурашки побежали по спине.

Наталья Борисовна снова схватила его за шиворот, не обращая внимания, что вместе с тканью тащит мальчика за густые волосы, намазанные гелем, и подтолкнула к двери, ведущей в кабинет директора. Чека поморщился и взвизгнул.

– Что он сделал? – спросил Штыгин громко, на этот раз глядя прямо в лицо Несмеховой, которое казалось ему крайне неприятным.

– Что? Ел, снова ел пиццу в классе, – проговорила она едко, – вёл себя как свинья.

Зло исказило её лицо. Темнота наполнила комнатку, хотя и светили лампы. Роман Андреевич ощутил холод.

– И вы думаете, директору больше нечем заняться?

Она глянула на него сквозь мерцающие очки, несколько удивившись, что он вообще завёл с ней разговор.

– Наказывать его телесно – дело его родителей, а не наше, – продолжил Штыгин, взяв без спроса со стола Светланы степлер и разглядывая его.

– О! Я слышала, вы имеете в этом большой опыт.

Роман Андреевич молча поднялся, о стол брякнула его искусственная рука. Теперь он был чуть ли не на две головы выше Натальи Борисовны.