– Экспрессивная и импрессивная речь, чтение, письмо, вербальная память и вербальное мышление…

– А главное, как утверждала она сама, – отделение самого себя от других, признание своей индивидуальности. Таким образом, она на время перестала отделять себя от окружающих. И знаешь, что ещё интересно, Озеров? Выраженность одного из полушарий формируется к периоду полового созревания, иногда чуть раньше, это значит, что почти все дети в самом прекрасном своём возрасте, примерно до десяти-двенадцати лет, – правополушарные. Может быть, поэтому им так легко радоваться жизни. Джилл оказалась в уникальных обстоятельствах: как учёный она могла наблюдать в себе изменения, вызванные практически полным отключением рационального мышления. Она рассказывала, что чувствовала, как отныне составляет единое целое со всем окружающим миром. Какая ирония! Учёный, который всю жизнь изучает мозг, получает возможность заглянуть в него изнутри…

– Хотел бы я оказаться на её месте…

Агата с тревогой посмотрела на него:

– Даже не думай.

Озеров коснулся её руки и легонько сжал пальцы. Агата сделала вид, что ничего не произошло, но на щеках у неё заиграл румянец. Она снова начала говорить:

– Шесть лет ушло на то, чтобы восстановить речь и мелкую моторику. Она говорила, что не было ничего ужаснее, чем из этого неземного состояния вернуться обратно в тело. А когда вернулась, любые стимулы извне: свет, звуки – вызывали у неё нестерпимую боль.

– Значит, она осталась в живых? – спросил Кирилл без интереса.

– Осталась. И по всему миру рассказывает о том, что пережила. Каково это, стать на время ребёнком?

– Не знаю. Я почти забыл. – Он крепче взял её за руку. – Нам пора выходить.

Они застали дядю на чемоданах. Стареющий артист собирал вещи, делая это, как обычно, с необыкновенной энергией для своего возраста.

– Не унывай, Кирилл. Иногда человеку полезно пожить одному.

Эдуард Захарович взглянул на Агату:

– Или не одному.

У девушки вспыхнули щёки, и, чтобы сменить тему, она произнесла:

– Куда же вы едете? Опять на гастроли?

Дядя поставил табурет поближе к шкафу и, запрыгнув на него, воскликнул:

– На гастроли?! Как же! У меня есть дела поважнее.

– Разве для вас, дядя, есть что-то важнее театра? – ухмыльнулся Озеров.