— Кстати, старик, а за кого ты голосовал на последних парламентских выборах?

— За коммунистов, — тут же ответил Вадим, с удивлением взглянув на Архангельского.

— Ну это ты, брат, дал маху! — досадливо поморщился тот.

— А что, надо было обязательно голосовать за твою партию? — взвинченным тоном поинтересовался Гринев.

Архангельский рассердился на самого себя — не стоило касаться этой темы, но затем широко улыбнулся:

— Знаешь анекдот? Жена приходит домой и говорит мужу: «Эх, дорогой, я сегодня маху дала!» Муж удивляется: «Как это возможно — ведь он же давно умер?» — «Да нет, я в том смысле, что сто долларов потеряла». — «Эх, лучше бы ты Маху дала!»

Вадим оставался по-прежнему мрачен.

— Не понял я твоего тонкого депутатского юмора.

— Ты просто забыл, кто такой Эрнст Мах, которого критиковал Ленин… Ну ладно, счастливо тебе, и не забудь занести резюме.

Пожав ему руку и проводив до двери, Архангельский в задумчивости вернулся за письменный стол. Когда в дверь снова постучала секретарша, он встрепенулся и поймал себя на том, что уже несколько минут вытирает ладонь о собственные брюки. Этот непроизвольный жест как нельзя лучше говорил о том, сколь мало удовольствия доставил ему визит Гринева.

Очевидное отличие трагедии от несчастья состоит в ее фатальности, внезапности и ничем необоснованности. Если к несчастью еще как-то можно подготовиться, заранее отдавшись дурному предчувствию и погрузившись в тревожное ожидание, то трагедия подобна удару молнии, сорвавшемуся с крыши кирпичу, взрыву летящего самолета, но более всего она подобна зверскому убийству юного, прелестного и ни в чем не повинного создания существом омерзительным, звероподобным и полностью опустившимся. Одно дело, когда близкий вам человек тяжело заболел и умер, несмотря на все усилия врачей, — это огромное несчастье; однако трагедия — нечто совсем другое. Вы приходите домой, находясь в прекрасном расположении духа, и здесь вас застает звонок из районного отделения милиции с просьбой срочно приехать на опознание трупа дочери.

Само словосочетание «труп дочери» прозвучало для Архангельского, привыкшего видеть свою любимую Антонину оживленной и веселой, настолько дико, что он машинально переспросил: «Какой дочери?» И лишь после уточнения: «У вас есть дочь, которую зовут Антонина Эдуардовна Архангельская?» — начал задыхаться и сходить с ума, чувствуя, что произошла главная трагедия всей его жизни.

Из уважения к известному политику милиционеры прислали собственную машину, хотя за Эдуардом была закреплена «персоналка». Еще по дороге, услышав подробный рассказ об испытании, которое на него обрушила безжалостная судьба, Архангельский посерел и схватился за сердце. В результате милиционерам пришлось везти его не в отделение, а в ближайшую городскую больницу, где врачи зафиксировали предынфарктное состояние.