История была хотя и ужасной, но для того исторического периода совсем не уникальной.

Все началось с того, что Антонина сбежала с уроков и вместе с подругой отправилась гулять в Сокольнический парк. Случилось так, что девочки разбрелись в разные стороны. Антонина зашла в лес, где наткнулась на спящего бомжа. Она не знала, что неподалеку находился пруд, на берегах которого раскинулся целый «бомжовый» городок.

Проснувшийся бродяга был сильно нетрезв. Вполне возможно, что сначала он хотел всего лишь припугнуть разбудившую его пятнадцатилетнюю девчонку, однако затем звериное начало, распаленное соблазнительным видом изящно одетой Антонины, окончательно лишило нечесаную голову бомжа последних остатков разума.

Набросившись на вежливо извинявшуюся девочку, он заткнул ей рот и потащил в чащу. Как выяснилось в ходе следственного эксперимента, Антонине «повезло» в том, что она потеряла сознание еще в момент изнасилования. Бомж перерезал ей горло, когда она уже находилась в бессознательном состоянии, и это спасло ее от дополнительных мучений — нож был тупой, поэтому окончательно лишить девочку жизни ему удалось лишь с четвертой попытки! После этого он бросил ее на том же месте, где убил, а сам прошел метров сто и снова завалился спать. Здесь его и нашли прочесывавшие лес милиционеры, которых вызвала подруга Антонины, обеспокоенная ее внезапным исчезновением в самый разгар дня. Бомж был перемазан свежей кровью и даже не подумал выбросить орудие убийства, составлявшее его главное достояние.

Пока Архангельский лежал в больнице, у врачебного персонала создалось впечатление, что известный политик находится в состоянии прострации, вызванном сильнейшим шоком. Он отказывался разговаривать даже с приходившей его навещать женой. На самом деле Эдуард непрерывно думал, и предмет его размышлений был не менее ужасен, чем обрушившаяся на него трагедия.

Он вспоминал самые ужасные и мучительные виды казней, которые человечество придумало за несколько тысячелетий своей истории исключительно для того, чтобы расправляться с себе подобными самым что ни на есть дьявольским способом. Больше всего его прельщала мысль о коле и гильотине. Какое удовольствие видеть своего врага посаженным на кол и умирающим от адской боли, особенно когда острие уже пронзило грудь и уперлось в подбородок! Разве можно описать, что чувствует человек, нанизанный на кол, разворотивший его внутренности, как бабочка на булавку? И разве с этим видом казни может сравниться знаменитое распятие на кресте?

В отличие от кола, гильотина не обрекала на долгие мучения, зато обладала определенным «шармом смерти». Какой дикий ужас должен испытывать совершенно беспомощный человек, чьи руки и голова уже закованы в колодки, а на обнаженную шею вот-вот упадет тяжелое лезвие ножа! А что, если сознание исчезает не мгновенно, а лишь через несколько секунд после отделения головы от тела? Медицина утверждает, что без кислорода мозг гибнет в течение пяти секунд, а в воспоминаниях свидетелей подобной казни неоднократно отмечалось подергивание век или уголков рта, когда палач вынимал отрубленную голову из корзины и показывал ее толпе. Значит, вполне допустимо, что отрубленная голова испытывает боль от перерубленной шеи, видит мельтешение окружающего мира перед глазами, а затем чувствует удар о дно корзины. Разве эти короткие мгновения не являются гораздо более действенным наказанием, чем мифические муки в аду?