Думаю, она ошибалась. Далин отправлялся от источника, от переписки Кропоткина с Дж. Гильомом, и прав Адо: в статье замечательно выразилась особенность «творческого почерка» Далина, его умение «от новых, казалось бы, частных фактов, документов, архивных находок» идти «к постановке более широкой, значительной проблемы»[887]. О далинской «страсти первооткрывателя» прежде всего в поиске новых источников писал и Манфред[888]. Сам Далин, по воспоминаниям Оболенской, уподоблял историка, не сделавшего архивного открытия, футболисту (наверное форварду), не забившему ни одного гола.

А я бы пошел от историографии, попытавшись показать, какое место в ней занимает концепция Кропоткина. И так же как своими примечаниями я стремился, не оспаривая позицию Кропоткина, создать современный историографический контекст к его труду, точно так же я хотел предложить параллельный текст к далинской статье. Спорить мне бы пришлось не с Далиным, а с самоцензурой.

Следовало рассказать о влиянии Кропоткина на тех, кто изучал революцию «снизу», а значит, и на Захера, и на Собуля, которое они по политическим или идеологическим причинам отвергали. В расположении к Кропоткину признавался лишь все тот же Кобб[889]. И здесь поучительно сопоставить далинское отношение к двум историкам.

Предубеждение Кропоткина к государственной власти – хрестоматийный факт, его оценки Робеспьера, Бабёфа, якобинской диктатуры и «движения равных» ничуть не благожелательней, чем у Кобба. Аналогично у обоих предпочтение вождям и героям революции «неизвестных», ее безымянных участников. Но, в отличие от Кобба, Кропоткин верил в революцию и дал высокую оценку исторического значения того события, которое он заключил в хронологические рамки 1789–1793 гг.

Похоже, это и определило столь жесткое различие в восприятии Далиным Кропоткина и Кобба. И, наверняка, кроме ауры Кропоткина в революционной традиции, важно было место его в отечественной культурной традиции, которая значила для Виктора Моисеевича очень многое. Для выражения своего отношения к русскому историку-революционеру он нашел безупречную, с точки зрения научной этики, позицию. Высказав сожаление, Далин написал о неприятии Кропоткиным марксизма и в таком же тоне о других расхождениях в подходах к революции.

Далин поддержал позицию Старостина об издании Кропоткина без купюр, которых требовала советская идеологическая цензура. В результате, благодаря в том числе его поддержке, «Великая французская революция» оказалась первым кропоткинским изданием с 20-х годов, увидевшим свет в оригинальном виде.