Я мчался к своему укрытию, но теперь прокручивал в уме другое будущее: жизнь в изгнании. Мне бы исхитриться забрать свой паспорт – и только меня и видели. Куплю спецуху и вещмешок, завербуюсь в торговый флот (знать бы еще, с чем его едят) и буду посылать Фран красивые, грустные письма из Сингапура, из Владивостока, из Мантуи, и, возможно, в один прекрасный день, на причале какого-нибудь далекого порта, куда не дотягиваются руки правосудия…

Сзади меня раздался рев двигателя; я ждал обгона, но вместо этого автомобиль пристроился вровень со мной. Мне-то казалось, что я мчусь как ураган, но большой черный «рейнджровер» еле плелся на второй скорости; Майк притерся почти вплотную, высунулся из окна и схватил меня за локоть.

– Прижмись к обочине, Чарли, – потребовал он.

– Я сейчас не могу с вами разговаривать. Мне нужно успеть в назначенное место.

– Перестань крутить педали, приятель, мы только хотим поговорить.

Но за головой Майка виднелся мистер Говард, который ржал, склонившись над рулем, а потому я привстал на педалях и погнал дальше. Сейчас нужно было где-нибудь свернуть в лес и там оторваться от преследования, а потом по бездорожью – к сторожке. Разве Фран не подтвердила, что меня любит? Резко свернув с дороги, я не рассчитал угол, требуемый для преодоления высокого бордюра, и велосипед вначале содрогнулся, а потом остановился как вкопанный и сбросил меня через руль на лесную тропинку.

И опять время приобрело странную растяжимость, которая позволила мне оценить точность и амплитуду моего сальто, причем я упрямо не хотел расставаться с великом и увлек его за собой, как не снилось и циркачам. Но что самое памятное (или я это напридумывал?) – время даже позволило мне отметить хруст фужеров для шампанского: они в меру своих возможностей гасили силу моего падения и еще долю секунды сохраняли свою форму, но тут же разлетелись, как яичные скорлупки в пальцах, и пошла цепная реакция – бах-бах-бах, – в результате которой стекло превращалось главным образом в песок, но еще и в алмазы.

Шрамы

Шрамы

– А это у тебя откуда?

– Что, где?

– На спине. Отметины.

– А, это? Акула покусала.

– Ой, правда?

– Это от осколков рекламной посуды. Когда мне было шестнадцать лет, я упал на целую гору фужеров для шампанского.

– Не выдумывай.

– Из меня вынули кусочки хрусталя, а на их месте остались шрамы.

Мы загорали на пляже. Нив заметила их впервые – россыпи гладких, выпуклых оспин, которые обнаруживались скорее на ощупь, чем на вид, но летом они проступали сильнее, как белые симпатические чернила под лампой.