Лотта по-прежнему молчала. Она не могла сказать ничего, что оправдывало бы его действия. Если он хотел отпущения грехов, оно должно было прийти с истинным покаянием.

– А что я должен был делать? – Он бросил на пол сигарету, теперь по-настоящему разозлившись; перепады его настроения были как вспышки молнии. – Когда ты уже в это ввязался, что ты тут можешь сделать? Ты в ловушке. Я понятия не имел, что они на такое способны, прежде чем сюда притащился! Я не знал! И никто не знал! Кто мог представить… – Он покачал головой. – Я был просто винтиком, бесполезным винтиком, мне никто ничего не говорил. А когда узнал – скажи, что я должен был делать. – Он посмотрел на неё с вызовом, и Лотта спокойно выдержала его взгляд.

– Вам виднее, – сказала она наконец, и Оскар снова застонал, уронив голову на руки.

– Не знаю я, не знаю, – мычал он. – Да, конечно, никогда я не любил евреев, этих жадных ублюдков, развелось их до чёрта, – но я же не ожидал такого. – Он смотрел на неё сквозь пальцы, его лицо было перекошено отчаянием. – Они будут считать меня злодеем. Садистом, извращенцем, тем, кому всё это нравится, кто всё это продумал, но не тем, кем я был.

Лотта молчала. Да, из всех охранников он определённо был не самым худшим. Оправдало ли это его? Прощение всегда приходило вслед за покаянием, но в земной жизни приходилось сталкиваться и с другими последствиями зла. Она не знала, с чем столкнётся Оскар.

Он потянулся за очередной сигаретой, зажёг её, его пальцы дрожали.

– Неважно, – сказал он, глубоко затягиваясь. – Наверное, я заслужил всё, что получу. – Он взглянул на Лотту теперь почти безразлично, отчаянная боль уже сменилась усталым смирением. – Лагерь скоро эвакуируют, через неделю или две. Останутся только больные. Остальных отправят в Мекленбург.

Лотта молчала, обдумывала его слова. Значит, война в самом деле почти закончилась.

– Мекленбург. – Она не знала, где это.

– Подальше от Берлина. Около ста километров отсюда на северо-восток.

– Но никто из нас не сможет пройти пешком такой путь. Мы слишком слабые.

Он пожал плечами.

– Либо это, либо узнаете, что могут вытворять некоторые из солдат. Слышала, что творилось в Восточной Пруссии? Этим женщинам никогда не прийти в себя. – Он встряхнул головой, его губы скривились. От Лотты не укрылась мрачная ирония того, что этот человек говорил с ней о солдатах, насилующих женщин, но сейчас ей было не до иронии. Она колебалась, зная, что стоит на краю пропасти и внизу зияет бездна. Она не могла предугадать, как Оскар отреагирует на самые безобидные слова, не говоря уже о чём-то по-настоящему важном. Но всё же Биргит была права. Лотта должна была рискнуть ради спасения её ребёнка.