Здесь лежит центр древней торговли. Сотню лет назад кайова И команчи отправлялись в путь на все стороны от Вичитов, ища добычи и талисманов, лошадей и заложников. Порой они исчезали на несколько лет, но всегда возвращались сюда, потому что земля тянула их к себе. То было святое место, и даже сейчас есть.в нем что-то от окружающей дикости. Холмы скрывают изобилие дичи. Животные пасутся на открытых лужайках или ближе к горам, держась в тени рощ: антилопы и олени, козы и бизоны. Именно здесь, говорят кайова, и появился на свет первый бизон.

Пегий, поросший травой холм под названием Гора Дождей лежит чуть к северо-западу. Там, на западной стороне, есть развалины старой школы, в которую ходила моя бабка еще резвой юной девчонкой, в одеяле-накидке и при косах, чтобы изучать числа и имена по-английски. Здесь же она и покоится.

Все в имени твоем—молчанье скал.

Смущенный смертью, ум грядущей нови Напрасно б в неизвестности искал.

Ничьих рождений тот на слух не ловит,

Кто здесь готов расслышать звук имен.

Свет солнца, словно ловчий бег луны,

Скользит в равнинах. Холм пылает в нем.

И долгий полдень—сердце тишины,

Как тень на имени, тебя объемлет сном,

И смерть—холодный, черный камень скал.

Меня интересует, каким воспринимает человек определенный пейзаж, постигая его своей кровью и разумом. Ибо происходит это, я убежден, в ходе самой жизни. Никто из нас не существует изолированно от земли; подобное отстранение невозможно себе представить. Раньше или позже нам приходится определиться по отношению к окружающему миру—я имею в виду, миру физическому,— не только в том, как открывается он непосредственно чувствам, но также и в том, как еще основательнее раскрывается в долгой смене лет и времен года,. И мы приходим к нравственному суждению о нем. Я полагаю, иной альтернативы йе существует, если мы хотим осознать и сохранить нашу человечность; ибо наша человечность должна заключаться в этическом, так же как и в практическом идеале самосохранения. В особенности это справедливо здесь и сейчас..Мы, американцы, нуждаемся теперь, больше чем когда-либо прежде, и больше, чем мы предполагаем, в .том, чтобы вообразить, кем и чем мы являемся по отношению к земле и небу. Я веду речь об акте воображения как таковом и о понятии этики американской земли.

Без сомнения, в 1970 году труднее представить себе, каким был американский пейзаж, скажем, в 1900-м. Весь наш национальный опыт в этом столетии послужил отрицанием пасторального идеала, который столь ощутимо проявился в искусстве и литературе XIX века. Одним из последствий технической революции стал наш отрыв от почвы. Мне кажется, мы потеряли направление; мы претерпели своего рода психологическое смещение во времени и пространстве.