Мать распределяла комнаты: «Тебе вон та комната, которая поменьше. Машку-Дашку – в спальную, а я с матерью – в гостиную, а не приведи боже, помрет, так простора будет, жри – не хочу!»

«Краской воняет», – подавала голос бабушка.

«Это, мам, твоими лекарствами воняет!» – сказала она, отодвигаясь от Москвича, колдовавшего с бутылкой шампанского.

Наступил год черного Петуха.

«Кукареку!» – кричала мать, чокаясь.

«Кукареку!» – подхватили сестрички.

Даже бабушка покудахтала для приличия из подушек.

«А ты что не кукарекаешь? – смотрела на него мать. – Сложно, да? Опять характер свой?..»

– А что было дальше? – спросил Тельман, когда тишина стала слишком долгой.

Водитель тронул ладонью Тельмана: дай человеку помолчать.

– Дальше – жизнь. Мать – на пенсию. Бабка помучила еще годик для порядка и – на Боткинское; взял на работе отгул, объяснил причину. «Сколько лет было?» – «Восемьдесят». – «Ну, такой возраст, это не похороны, а свадьба».

– Да, так у нас говорят, – сказала Принцесса.

– Ну, справили ей эту «свадьбу», стали жить. Мать, то ли от этой смерти, то ли от своей пенсии, совсем скисла. Лежит, уткнется в Дрюона. Давай, говорю, собаку заведем. Она вроде согласилась, да-да. Через день кошку притащила: «Вот!..»

– А с работой как? – спросила Принцесса.

– Работал. Работа была, а платили как… Бизнесом пробовал заниматься.

– Тогда все пробовали, – сказал Водитель.

Москвич промолчал.

– А туда вас больше не вызывали?

– Куда?