«Кстати, он спрашивал однажды о тебе…» – сказал Куч, когда они ползли в заторе по Тверской.

«Кто?»

Губы Куча, пахнущие соей и морепродуктами, приблизились:

«Дада».

Москвич остался у него. Квартира была огромной, Куч зажег свечи и достал водку.

Водка так и осталась неоткрытой.

«Вот это да… – Куч поднял брюки и заправил сзади рубашку. – Как будто заново родился!»

Москвич сидел на полу и ковырял ворс ковра. Куч присел на корточки:

«Ты гений. Серьезно. Даже нет, больше. Ты – профессионал. А у нас там сейчас одни дилетанты».

Москвич посмотрел на нераспечатанную бутылку на столе. Теплая уже, наверное.

«Куч… А помнишь, мы тогда говорили о Достоевском?»

«Да, конечно…»

Лицо его на секунду изменилось. Что-то от прежнего Куча, растиравшего слезы о шершавые маты в спортзале.

Куч исчез в ванной, зашумел водой.

Москвич подошел к столу, потрогал бутылку. Нет, еще холодная. Только пить расхотелось.

Вышел мокрый Куч, замотанный в полотенце, как римлянин. Натряс себе водки, бросил лед. Подмигнул:

«Я вот что придумал… Только не говори сразу “нет”, ладок?»

Через две недели Москвич уже тыкал вилкой в курицу на высоте десять тысяч метров. В иллюминаторе дымились облака.