– Ну вот, всё.

Посмотрел на Принцессу:

– Можете дальше рассказывать… свой рассказ.

– А вы женились?

– Нет. Работы было много.

– А ваш друг?

– Что мой друг?

Тельман поковырял веткой золу.

– Рассказывайте уже до конца. Я ведь о вашем друге кое-что знаю.

– Ну да, вы же журналист. Оппозиционные статейки катаете.

– Не оппозиционные. Обычные статьи. О том, что в действительности происходит.

– Я и говорю – оппозиционные.

– Не хотите – не рассказывайте. Я ведь у него, у Куча вашего, интервью успел взять. Вот так.

– И что он вам сказал?

В то февральское утро Москвич проснулся, задыхаясь от счастья. Непривычного, острого. Как решающий гол, после которого валишься со всеми в одну потную, радостно прыгающую кучу. В окне звенело нереальной синевой небо; рванул раму, чтобы наполнить этой мелодией комнату. Помучил собаку; она обслюнявила ему шею. Несколько раз отжавшись, прыгнул в душ; вода упала на него, размазывая волосы по лбу.

Поутюжил щеки электробритвой, сделал упражнения для языка. В запотевшем зеркале шевелилось розовое пятно, протер стекло, чтобы видеть язык лучше. Попинал тапок; несколько пасов… Так, так… Го-ол! Тапок улетел под кровать, потом достанет. Позавтракал ужином, ставшим вкуснее за ночь, глянул в телик: в Багдаде все спокойно. Рубашка, пиджак, плащ. Проверил запястье – часы на месте, полвосьмого, врут. Пока!

По дороге подкрутил часы – отставать стали. В Москве, наоборот, спешили.

На вахте достал из рубашки нагретое телом удостоверение. Потормошил кнопку лифта. Махнув, понесся по мраморной лестнице, удерживая себя от несолидного перепрыгивания через ступеньку. В кабинете долго не мог усадить себя за стол, хотя ожог счастья уже немного проходил.