Даже составляя компанию Померану и Берна, портрет Дебора выделяется — вероятно, оттого, что он более очевидный, более лёгкий для толкования, не такой шокирующий, совсем не шокирующий, но не менее претенциозный. Выполненный в позаимствованной у Изу технике «целенаправленно испорченной плёнки», фотография выглядит реликвией, как будто извлечённой с чердака умершего родственника. В качестве аргумента испещрённое пятнами фото было понятно: для Дебора «леттризм» это уже воспоминание.
Кадр запечатлел Дебора с головы до колен, стоящего у стены. Его поза расслаблена, голова склонена в сторону, руки в карманах. В трещинках и пятнышках фотоплёнки можно увидеть абсолютно современную позу, квинтэссенцию послевоенного спокойствия. Можно увидеть возмутительно повседневного, уверенного, щеголеватого, очаровательного молодого человека, сулящего любовь или буйство, или и то и другое, человека, способного критиковать всякого, кто критикует его. В нём нет ужаса Берна, нет тайны Померана; то, что у него есть, говорит фотография, это будущее. Однако фильм Вольмана уже повлёк за собой неприятности.
Вольмановский
ВольмановскийВольмановский «Антиконцепт» 1951 года соединял в себе кажущийся бесконечным «автохронистический» (не повествовательный) сценарий, прелестный эпиграф («Времена поэтов прошли ⁄ Сегодня я отдыхаю») и визуальное наполнение, полностью состоящее из белого шара на чёрном фоне. («Всё вокруг это Вольман», — гласил другой, каламбурный эпиграф.) Впервые фильм был показан и февраля 1952 года в клубе авангардного кино в Musée de l’Homme[120] в Париже, изображение проецировалось на наполненный гелием воздушный шар, прикреплённый при помощи верёвки к полу.
Государственный цензор, вероятно, убеждённый, что всё такое замысловатое наверняка содержит подрывные посылы — леттристы, конечно,