— Винный камень плюс гидрокарбонат натрия дает углекислый газ, тартрат калия-натрия и воду, — ответила она.

— Ты просто хочешь покрасоваться.

— Я лишь говорю, что все не так просто — взбить яйца и муку, — сказала Шарлотта. — Я пытаюсь показать, что к чему.

— Передай мне чертов экстракт ванили, — попросила я. — Этому действительно учат в кулинарной школе?

— Скальпели дают не только студентам медицинского, ясно? Нужно узнать, зачем ты делаешь то, что делаешь.

Я пожала плечами. Могу поспорить, Бетти Крокер не узнала бы научного уравнения, если бы оно вылетело из ее духовки.

Шарлотта принялась замешивать тесто. Она знала, как все должно быть: начинать следует с одного ингредиента в миске. Два ингредиента — это целая история.

Вот что Шарлотта не упомянула: иногда даже самый аккуратный пекарь может допустить ошибку. Баланс кислоты и соды может быть нарушен, ингредиенты не смешаются, соли окажутся в ловушке.

И тогда на языке останется лишь привкус горечи.

Наутро в день суда я стояла под душем так долго, как только могла, позволяя воде хлестать меня по спине, будто в наказание. Вот и настал тот момент, когда мне придется встретиться с Шарлоттой в суде.

Я уже и забыла звук ее голоса.

Кроме очевидных отличий, не было большой разницы между тем, чтобы потерять лучшего друга или возлюбленного: все дело в близкой привязанности. Ты делил с человеком свои величайшие триумфы и провалы, но теперь приходилось держать все внутри. Ты набираешь ее номер, чтобы рассказать новости или посетовать на ужасный день, даже не осознавая, что у тебя больше нет на это права, а спустя мгновение забываешь сам номер ее телефона.

Когда ушло потрясение, я впала в ярость. Кем себя возомнила Шарлотта, что могла сломать мою жизнь и построить на ее обломках свою?! Пожар разгорелся слишком быстро и длился недолго, а когда злость ушла, не осталось никаких чувств, только любопытство. Получит ли она то, чего хочет? И чего она хочет? Мести? Денег? Спокойствия?

Иногда я просыпалась с тяжелыми, как камни, словами на языке, которые оставались после повторяющегося сновидения, где мы с Шарлоттой встречаемся лицом к лицу. Мне хотелось сказать ей много всего, но ни одно слово не срывалось с губ. Когда я смотрела на нее, стараясь понять, почему и она молчит, то видела, что ее рот зашит.

К работе я не вернулась. В тот раз, что я пыталась, я так сильно дрожала, что только дошла до входной двери, а внутрь не ступила. Я знала других врачей, на которых подавали в суд за медицинскую халатность, и они возвращались к привычной жизни, но этот судебный иск касался не только того, могла ли я определить несовершенный остеогенез в утробе. Дело было не в костных переломах, которые я не разглядела, а скорее в желаниях лучшей подруги, мысли которой, как мне казалось, я знала. Если я не могла понять Шарлотту, то как могла доверять себе и различать нужды пациентов, которые были для меня полными незнакомцами?