В этот момент в зале суда можно было услышать, как падает иголка или как бьется сердце.

— Ваша честь, — сказала я, — на сегодня все.

Шон

Шон

Море было чудищем, черным и злобным. Оно страшило тебя и в то же время пленяло, ты просила пойти посмотреть, как волны разбиваются о стены дамбы, но каждый раз дрожала в моих руках.

Я отпросился с работы, потому что Гай Букер сказал, что свидетели приходят в самый первый день процесса. Но, как выяснилось, я не мог присутствовать в зале суда до дачи показаний. Я пробыл там десять минут, после чего судья отпустил меня.

Утром Шарлотта решила, что я поеду в суд поддержать ее. И ясно почему. После проведенной вместе ночи она могла ожидать подобного. В ее объятиях я был то страстным и одержимым, то нежным, будто мы играли в пантомиму эмоций под простынями. Знаю, что она расстроилась из-за моей встречи с Гаем Букером, но ей как никому другому следовало понимать, почему я должен был давать показания против нее в этом процессе: ради своего ребенка можно пойти на что угодно.

Покинув здание суда, я поехал домой и сказал сиделке, что ее смена закончилась. Амелию следовало забрать из школы в три, но пока я спросил, чем хотела заняться ты.

— Я ничем не могу заняться, — отозвалась ты. — Только посмотри на меня!

И впрямь, твоя левая нога была целиком в шине. Но в то же время я не понимал, почему не могу побыть немного оригинальным и поднять тебе настроение. Я отнес тебя, завернутую в одеяло, к машине, усадил на заднем сиденье, вытянув ногу. Так ты по-прежнему могла пристегнуть ремень. Чем больше ты замечала знакомые места по пути к океану, тем больше оживлялась.

В конце сентября никого на пляже не было, и я припарковался поперек площадки, примыкающей к дамбе, откуда открывался вид, как с высоты птичьего полета. Из кабины внедорожника ты могла увидеть волны, которые подкрадывались и отступали, словно огромные серые коты.

— Папочка? — позвала ты. — Почему по океану нельзя кататься на коньках?

— Думаю, что можно, в Арктике, но в воде слишком много соли, чтобы она замерзла.

— А если она замерзнет, разве не здорово, чтобы застыли и волны? Как ледяные скульптуры?

— Вот это чудесно, — согласился я и повернулся посмотреть на тебя. — Уиллс, у тебя все хорошо?

— Нога не болит.

— Я не про ногу. Я про то, что происходит сегодня.

— Утром было много камер.

— Точно.

— От них у меня болит живот.