Наши инженеры оказались козырем, сказал Рост, сходив на заседание солидаристов. По всему Гессену бродили орды беглецов и просто неприкаянных семей, лопотавших что-то на непонятном языке. Для них нужно было обустраивать жильё, монтировать разные трубы. Болдырев подрядился выполнять работы, и взамен нам разрешили обживать брошенные казармы.

Двое суток подряд все бездетные и здоровые дипийцы мели, чистили и скребли бараки, чтобы англичане успели оформить открытие лагеря до прибытия советских. Я гуляла по лесу с Лёвой и наткнулась на кладбище — поляну в тени дубов с крестами да вросшими в землю плитами тех французов, которые работали в Менхегофе до нас.

На третьи сутки военная администрация открывала лагерь. Когда поднимали андреевский флаг, Лёва завопил и испортил торжественный настрой. Комиссия осмотрела бараки, поразилась чистоте и оставила в лагере охрану. Теперь это была наша, беженская земля. Советские больше не появлялись.

Нэна присмотрела под школу один из бараков, но американцы совсем расщедрились и отдали нам гостиницу в деревне Вильгельмсталь километрах в трёх от лагеря. Посреди разрухи и в стороне от города эта гостиница была явно бесполезна, а для нас стала спасением. Три этажа, да с флигелем, да ещё и в стороне от суеты и казённых забот!

Прибывший «тим» и лагерный совет составили перечень нужного нам с Нэной. Мы сговорились помимо прочего указать, что требуется директор, который занимался бы хозяйством и снабжал школу всем необходимым. Как временного управляющего нам назначили Надеждина — профессора физики, пожилого, однако энергичного. Мы согласились с лёгким сердцем, и первые недели Надеждин следил только за хозяйством и порядком: его заботило, чтобы здание быстрее пришло в годный к учёбе вид.

Первым делом мы перевесили на новую стену старые правила и объявили набор в классы, один старший и два средних. Младшую школу пока открывать не решились. Часто мы выходили из классов заниматься в сад, под яблони.

Все радовались свободе и дыханию нового мира. Рост раздобыл в Касселе доски и фигуры, а также справочники дебютов на немецком языке, и мы тут же бросились их учить. В хлопотах, перетаскивании парт и изучении защиты Нимцовича и шотландского гамбита прошли летние месяцы…

Когда я упоминала в прежнем письме репатриационные комиссии, я не смогла рассказать, как осенью мне отрезали руки и вынули сердце. Но теперь пора.

По приезде в лагерь Нэна записала Аксю как Катарину на свою фамилию, а фамилией указала Белькевич. После первых скринингов она испугалась, потому что советские допрашивали изощрённо и с пристрастием, и решила, что отбалтываться одной только пропажей документов опасно. Нэна купила незаполненный беженский пропуск в польское генерал-губернаторство. Туда мастер обмана, каллиграф, вписал ложное место рождения и дочь Катарину.