Такими грошовыми событиями и страстями полнился Менхегоф. Но деваться было некуда — следовало жить.

Под церковь отвели душевую. Там служил отец Иоанн по фамилии Зноско, и ему не хватало второго священника. Хор звучал как небесная арфа даже в проглатывающих всякие звуки шлакоблоках, потому что в лагере нашлось много певцов — эстрадных, опереточных и других. Диаконом определили Белова из поповных старообрядцев — он согласился сослужить еретикам только из-за великих потрясений. А вот второго иерея к повседневным требам не хватало.

Так вот, в день после ареста Нэны с Аксей я пробиралась сквозь толпу, прислушиваясь к дипийскому гомону. У администрации стояли незнакомые грузовики. Несмотря на то что Нэну увезли ещё вчера, у меня заныло под сердцем, и я свернула к конторе. Вдруг… Но что теперь могло быть вдруг?

Продравшись между плечами несчастных, торгующих последний мужнин костюм, я выбралась к конторе и увидела, что по приёмному залу циркулируют новоприбывшие. Их было довольно много. Я осторожно ступила внутрь, и через несколько секунд та высокая тень вцепилась мне в запястье.

Это была Елена, ликующая. Я еле узнала её. Она исхудала, и кожа стала как пергамент, с проступившей паутиной морщин. Почти полгода они с отцом Александром не встречали знакомых, и вот их одинокое бегство прервалось.

После объятий Елена рассказала, что приехали они из Гамбурга и с ними прибыл Антон. Тот бежал из Пскова от родителей с последним поездом, уже под обстрелом. На вокзале его подобрал староста из бенигсеновского прихода. В рижском страшном доме Антон и отец Александр встретились, и с тех пор Антон скитался с ними.

Он стоял у входа в контору. Война войной, а дети растут как трава. Антон был выше меня. Секунда неловкости и горячечные объятия: «Как ты? И где отец Александр?» Антон отпрянул и вскричал: «Сейчас!» Ввинтившись в гущу тел, он нашёл отца Александра, дёрнул за рясу. Тот недоумевающе обернулся, увидел мальчика, а затем и меня. И вновь объятия — осторожные, но честные, без раздумий.

Спеша, чтобы друзей не распределили на выселки, я объяснила им, в каких бараках живут духовные лица, чтобы они просились именно туда. Комнаты распределял начальник жилищного комитета, чью фамилию я забыла, и он, как все староэмигранты, относился к священникам с почтением. Затем я растолковала прибывшим, где искать нас с Ростом.

Мы тогда мучались в ближайшем к лесу бараке. Жильцы намертво законопачивали окна на зиму и не поддавались ни на какие убеждения, что спёртый воздух вреднее холода. Наверное, Аста, у вас было то же: засаленные ручки дверей, невесть откуда взявшиеся казарменные шкафчики, куда мы засовывали вещи, сложив вчетверо.