Тебя же я любила с самого начала, ты знаешь за что: мы во многом похожи. Ты громкая, яркая, заводила, всегда прямая — и мне хотелось охранять эту прямоту, не давать ей притупляться о быт, о шёпот по углам бараков, о взгляды и укоризну их косных насельников. Но что теперь…

Однажды ко мне явился один из дипийцев, слесарь. Об увиденном инциденте с гимназистками он сперва решил доложить учительнице — чем спас в конечном счёте всех. Выяснилось, что слесарь заметил, как знакомые тебе Варя Ворожейкина и Света Гавриленко несколько раз отправлялись с солдатами на квартиры. После последнего такого случая он ехал с ученицами на поезде и подслушал, как они бравируют своей ловкостью и на какие снадобья намереваются потратить заработанное. Семьи девочек голодали хуже многих, давно обменяв спрятанные драгоценности на еду.

Чтобы предотвратить мерзкие сцены, я убедила слесаря, что сама доложу обо всём директору. Умалчивать было опасно, поскольку слесарь был возмущён и повторил несколько раз: нельзя, чтобы дело было утаено. Я велела каждой из девочек прийти разными тропами на лесное кладбище и встретила их там.

Думаю, ты их помнишь и знаешь их семьи: в них царила нищета, родители переживали неудачу за неудачей, и у них опускались руки. Варин отец пил. Она ожесточилась и цинически полагала, что жизнь только так и устраивается, деньги важнее всего и не важно, как они получены. У Светы же была слабоумная сестра, которая забирала всё внимание и силы родителей и возмущала соседей бесцеремонным поведением. Обеим нравилось проводить время с солдатами и плести старшим, что они убираются в присутственных местах. Обеим я запретила выходить из лагеря, но ругать их язык не поворачивался.

Всё это я сослепу пересказала Надеждину почти без изъятий, рассчитывая на его сострадание. Сама не чувствовала гнева — только скорбь и желание срочно найти девочкам занятие здесь, в лагере. Ясно было, что, вновь попав в Кассель, они займутся тем же. Объяснять им что-либо сейчас было бессмысленно — лишь вовлечение в нашу классную или скаутскую жизнь могло что-то изменить.

Надеждин внезапно набросился на меня: это ваше новое воспитание с правилами на стене разлагает! я давно наблюдаю за классом и не удивлён духовной повреждённости учениц!

Хуже того, Надеждин стал требовать сурового наказания для запятнавших честь русской женщины (так и сказал). Я опешила и отвечала, что он бесчувственен и, прежде чем делать какие-то выводы, надо хотя бы попытаться понять их души. Надеждин принял это за грубость и крикнул, что доложит совету солидаристов и отвечать за эту возмутительную ситуацию придётся мне и моему мужу, которого он считает уважаемым членом НТС.