Так мы перешёптывались до утра, слушали ветер за окном барака и шаги соседей, и не заметили, как наступила осень безумия нашего.

Кассета 3, сторона B

Кассета 3, сторона B

…Я нёс себя осторожно. Сначала вдоль кладбищ — ораниенбургского и гугенотского с полукруглыми крестами. Затем остановился, обхватил бедро и помог ноге шагнуть на тротуар. Отдыхать приходилось каждый квартал.

К осени ходить стало легче. В верхушках дубов кричали совы, негромкое прозрачное утро подкрадывалось к полудню, и я ковылял по Доротеиному городку в сторону Инвалиденштрассе.

Дом с кудрявым женским медальоном на фасаде я заметил издалека. Его эркеры с окнами, похожие на платяные шкафы, смотрели прямо на перекрёсток. Я нашёл взглядом подъезд и, когда зажёгся светофор, направился к дверям. Дым, испускаемый стадами автомобилей, набрасывал сизую шаль на вывески, прохожих и вообще на всё, что творилось вокруг.

В подъезде перед зеркалом красились, согласно взмахивая помадой, женщины. Мимо вахтёра протиснулись скуластые монголы в дорогих костюмах. Они бешено спорили о чём-то на своём языке. Один остановился и раскрыл в воздухе щепоть, будто изображая парашют, а второй сказал ему по-русски: «Но что делать с ветром?»

Вахтёр, не слушая мои вопросы, махнул рукой вверх. У лифта толпились грузчики и старались засунуть в кабину хмурые кучевые облака. Облака не влезали, а прямо-таки запихивать их грузчики боялись, поскольку листы папье-маше грозили разорваться, да и лифт был мал. Из него выбрался боком очень высокий человек в берете и с палкой и всем своим выбеленным, как у мима, лицом наорал на грузчиков.

Я поставил ногу на ступеньку, перебросил палку в левую руку и опёрся на перила. На площадке между этажами курили двое. Увидев меня, женщина выдохнула дым, спустилась на две ступеньки и взмолилась, протягивая пухлые руки ко мне: «Поверь, тебя вознагражу я щедро, но ты молчи, кто я на самом деле, и помоги мне раздобыть одежду, пригодную для замыслов моих».

Сзади голос с мягким южным выговором произнёс: «Так лучше, так лучше…» Меня обогнул, накренясь на бреющем полёте, лысый шмель во фраке. Он щёлкнул штиблетами и спросил артистов: «Ну? Хорошо сидит?» Спутник декламантки восхитился. «Рамку, рамку держим, мы не в самодеятельности, — повернулся в её сторону шмель и добавил: — Мы в пять после женхоранса в репзале».

Высокие витражи распахнулись и вдруг взмыли перед глазами, как качели. Артисты подхватили моё куклообразное тело и помогли добраться до распахнутого во двор окна. В глазах моих раскачивались и множились мусорные баки. Над ними кружили чайки.