Я окончу последним различием между трагедией и комедией: континуумом между сном и явью и его мрачной параллелью, сном и смертью. Кржижановский повсюду связывает хороший театр с возможностями сновидения[359]. По его мнению, это делает и Шекспир: как ответственный «реалист-экспериментатор», который испытывает приложением максимального давления границу между «уснуть» и «умереть»[360]. Комедия подводит нас «к самому краю “уснуть” там, где она может перейти в “умереть”» [СК 4: 172], – сонным зельям, надгробным памятникам (как статуя Гермионы), которые на поверку оказываются живыми, – но затем нас вновь резко возвращают к жизни. Между тем в трагедии сонные зелья не только призваны имитировать смерть, они способствуют ей. Даже упоминание об обычном ночном сне звучит как погребальный колокол (слова Гамлета: «Умереть, уснуть»). В трагедиях сон – предвестник смерти. В комедии же сама смерть оказывается только сном.

К этим знакомым рассуждениям о Шекспире Кржижановский добавляет свою фирменную восприимчивость к возможностям стилизованного театра в плане воссоздания реальности. Лучший театр не просто условен; он обладает способностью врачевать. Находясь под влиянием творчества символистов и, возможно, также статьи Максимилиана Волошина «Театр как сновидение» (1913) [Волошин 1988][361], Кржижановский настаивает на переходе от «реализма» к «реалиоризму», который отличается большей уплотненностью, более сильной мотивацией и благодаря этому способен сообщить ходу «мыслей-фактов» достоинство и трехмерность «фактов-фактов» [СК 4: 177][362]. Эта увлеченность повышенной скоростью заставляет вспомнить других модернистов, находившихся под влиянием Уэллса, например инженера-кораблестроителя Евгения Замятина и неутомимых деятелей «Кино-глаза» и агиткино. Однако Кржижановский не был футуристом. Он не боготворил передовую индустриальную машину. Сцена начинается с тела и лица (Шекспир «пробует – и весьма небезуспешно – вытаскивать “души” сквозь рот» [СК 4: 177]), а сновидение ставит и то и другое на службу мысли. «Сновидения, – писал в 1935 году Кржижановский о своем внутреннем опыте, – есть единственный случай, когда мы свои мысли воспринимаем, как внешние факты». И, немного погодя, добавлял, что только театр способен «заставить явь скользить со скоростью сна, но так, чтобы сверхреальная скорость не порвала связей меж явлениями реальности и не сбросила их в сон» [СК 4: 175–176]. Так события вовне черепа связываются с событиями внутри него. Шекспировский сон – это «легкий мостик, переброшенный из явлений жизни к явлениям сцены» [СК 4: 175][363].