Что означает пройти такую проверку опытом для пьесы-хроники? «Факт, отброшенный в прошлое», сохраняется, «летит на шнуре длиной в столетия, он проносится через ряд сменяющих друг друга памятей, из книг в книги, пока рука исторического драматурга не заставит его вернуться в конкретность…», то есть в убедительное сценическое воплощение [СК 4: 244]. Кржижановский сравнивает драматурга-создателя исторических пьес с автором исторических романов (в качестве примера он берет «Хаджи-Мурата» Толстого, отмечая, что отдает гораздо большее предпочтение драматургу как честному воскресителю фактов)[352]. Весь мрачный пыточный застенок для рукописей, читателей, лекторов с охраной у дверей, чья задача – держать в подчинении людей, слова и бумаги, напоминает ему о «фотографии лекционного зала в пенсильванской тюрьме для одиночек», где одинокий голос читает вслух, а каждый заключенный слушает его, находясь в изоляции [СК 4: 247]. Шумная елизаветинская публика требовала не полицейской тактики толстовского типа повествования, но множества разнообразных голосов, тел, участвующих в энергичном действии, а также стабильных поставок насилия в качестве коллективного подтверждения того, что их история продолжается.

В этом месте Кржижановский делает резкий поворот в сторону своих идей относительно темпа и скорости. Он игнорирует воинственные националистические устремления ренессансной толпы и пренебрегает условностью сценического насилия, вопрошая: каким образом «театральный отбор» мог бы послужить исторической памяти? Ответ на этот вопрос он находит в недостойных человека этических нормах исторических пьес Шекспира. В соответствии со своим происхождением от жестоких петушиных боев на лондонских улицах, хроники превыше всего ставят расчленение тел. Кржижановский не усматривает пышности и шовинистических настроений в этих десяти исторических пьесах, даже в торжественном «Генрихе VIII», не то оправдательном, не то хвалебном. Украшением шекспировского канона служат десятки песен, однако в хрониках – а они составляют треть шекспировского наследия – почти никто не поет [СК 4: 251]. И почему, спрашивает Кржижановский, если учесть право драматурга, пишущего исторические пьесы, на отбор материала, Шекспир избрал именно те царствования, которые он избрал? Ответ: потому, что они были отмечены рекордным числом искалеченных людей и бессмысленных убийств. Почему он пропустил Генриха VII? «Король этот не вел войн и не мог доставить очередной хронике достаточного количества крови» [СК 4:252]. Ради комедии Шекспир отправляется за границу – в солнечную Италию, в милую Францию, – но чтобы изобразить бессмысленно пролитую кровь, он остается в Британии [СК 4: 254].