Шло время. Вирус жил и размножался в его организме. В первые шесть месяцев он был крайне заразен, потому что вирионы содержались в его крови в изобилии; потом виремия снизилась – иммунитет пока еще работал. Сам Охотник ничего не заметил. Он заразил вирусом свою жену, а потом – еще одну из четырех женщин, с которыми занимался сексом. Он пока что еще не страдал от иммунодефицита. Он был сильным, активным малым, продолжал охотиться в лесу. У него родился сын. Он пил пальмовое вино и смеялся с друзьями. А потом, скажем, через год, он умер страшной смертью во время охоты на слона – еще более опасного занятия, чем разделывание больных шимпанзе. Их было семеро, все – вооруженные копьями, и раненый слон успел убить именно его. Бивень проткнул ему живот, пригвоздив его к земле. От бивня в земле осталось отверстие – словно кто-то забил туда окровавленный кол, а потом вынул. Ни у мужчин, которые принесли его тело в родную деревню, ни у женщин, готовивших его к погребению, не было открытых ран, так что они не заразились. Его сын родился ВИЧ-отрицательным.

Вдова Раненого Охотника нашла себе нового мужа. Он был обрезан, на его гениталиях не было язвочек, а еще он был крайне удачлив – и так и не заразился. У другой женщины, заразившейся от Раненого Охотника, было несколько мужчин. Один из них заразился от нее. Этот мужчина был местным князьком, у которого было две жены, а иногда он пользовался и правом первой ночи с местными девушками; он заразил обеих жен и одну из девушек. Жены вождя остались ему верными (неважно, по любви или по принуждению), так что никого не заразили. Инфицированная девушка вышла замуж. И так далее, и так далее. Думаю, вы примерно поняли суть. Хотя половым путем этот вирус довольно неэффективно передается от женщины к мужчине и не совсем эффективно – от мужчины к женщине, даже этого оказалось достаточно. Через несколько лет инфицированы были уже человек десять, а со временем – и больше, но ненамного. Общественная жизнь была ограничена малыми размерами населения, отсутствием возможностей и в какой-то степени – нравами. Вирус выживал, его показатель R₀ едва поднимался выше 1,0. Он попал в другую деревню в процессе соседских взаимоотношений, потом – в третью, но и там тоже распространялся небыстро. Никто не заметил волны неожиданных смертей. Вирус тихо тлел как эндемичная инфекция с малой превалентностью среди населения этого маленького клочка территории между рекой Нгоко и верховьями Санги, где жизнь была тяжелой и недолгой. Люди умирали молодыми от самых разных несчастий и недугов. Если ВИЧ-положительного юношу убивали в драке, никто ничего не знал о его крови – ну, кроме того, что она пролилась перед смертью. Если молодая ВИЧ-инфицированная женщина умирала от оспы во время эпидемии, после нее тоже не оставалось никакой необычной истории.