Если вспомнить, во что я превратил кухню Хромого пару дней назад, обижаться на него у меня нет никакого права. Я хочу дать ему денег на новые обои. Он посылает меня к растакой-то матери и потом просит, чтобы я зашел и поставил свою подпись рядом с пятном – тогда это можно будет выдавать за произведение искусства. Ладно, в конце концов, портить людям счастливые моменты – отвратительно, хотя иногда приходится. Вот и сейчас, скроив сочувственную мину и стараясь изобразить страшную озабоченность, я интересуюсь, когда он будет проходить первый курс химеотерапии. Его кривая улыбка означает вопрос: неужели это и есть предел моего остроумия? Потом он объясняет, что пока вопрос «о такого рода лечении» не стоит. Дерматолог из Посуэло, которую он совсем недавно обвинял в том, что она ни хрена не понимает, теперь кажется ему воплощением мудрости. Так вот, она не верит результатам биопсии. Не отвергает их безоговорочно, но ждет повторных анализов, поскольку, на ее взгляд, главные выводы, сделанные в лаборатории, не соответствуют симптомам, наблюдаемым у пациента. А еще она сказала, что врачи только рады были бы лечить опухоли, которые сами собой рассасываются в течение нескольких недель и вдобавок не оставляют никаких следов. А пока ему надо немедленно записаться на компьютерную томографию.

Что меня больше всего восхищает в Хромом, так это его щедрость. Сегодня на прощание он подарил мне две таблетки какого-то транквилизатора. Чтобы я успокоился, сказал он. Я их недавно принял и теперь блаженствую. И не просто блаженствую – в голове у меня воцарилась мягкая тишина, мускулы расслабились, да и написал я все это как бы против желания, только в силу привычки, которая велит ежедневно добавлять в дневник по нескольку строк, составляя эту мою личную хронику, непонятно кому адресованную.

9.

У нас с Амалией в гостиной стоял ореховый полированный бар с латунными вставками, довольно дорогая дизайнерская вещь, в покупку которой я вложил и свои деньги, хотя потом, в пылу наших супружеских боев, жена это отрицала. Мне все равно. Увидев бар в первый раз, я его похвалил, но похвалил только потому, что достиг той поры зрелости, когда человек уже знает, к каким неловким ситуациям приводит привычка во что бы то ни стало быть искренним. Кроме того, дело происходило в присутствии моей тещи, которая ждала от меня одобрения, и ничего другого мать с дочерью не потерпели бы. На самом деле мне никогда не нравился этот уродец на ножках, главное предназначение которого, на мой взгляд, состояло в возможности похвастаться им перед гостями, что, кстати сказать, было трудно исполнить, так как гости к нам приходили редко.