Мне в глубине души было наплевать, поддает она или нет. Сама же и страдала потом якобы от мигреней. Папа ведь тоже пил. Да и я выпивал со своими друзьями. В шестнадцать лет порой кажется, что выпивка – необходимое условие для перехода во взрослый мир.

Единственным членом нашей семьи, не пробовавшим тогда спиртного, был придурок Раулито. В те дни, когда он открыл мне мамину тайну, я с издевкой заявил брату, что он еще долго не станет мужчиной, если вообще когда-нибудь станет. И даже намекнул (не в первый раз), будто все указывает на то, что быть ему педиком. Я с таким пылом доказывал это, что довел Раулито до слез.

13.

Одна мысль не давала мне уснуть: «А если этот козел просто решил поссорить меня с мамой? Брат ведь все-таки не полный кретин. В некоторых вещах он, конечно, умом не блещет, но иногда действует достаточно ловко». Я лежал в темноте и не мог выкинуть из головы две бутылки бренди, стоявшие в тазу, и представлял себе, как мама пьет из горлышка, словно какой-нибудь алкаш, который не может остановиться, потому что организм требует все новые и новые дозы спиртного.

А вдруг Раулито привел меня в чулан с какой-то хитрой целью? А вдруг это он сам и спрятал бутылки в таз? Чем больше я думал, тем более правдоподобной казалась мне эта версия. Что получается? Я вижу две бутылки бренди, одна из них почти пустая, и, не ища новых доказательств, делаю вывод, что наша мама – алкоголичка. Меня это должно возмутить, и я в любом случае начну отдаляться от нее, избегать и таким образом, не просчитав последствий своего поведения, уступлю маму целиком и полностью жирному братцу. Может, именно на это он и рассчитывает? На это и надеется?

В итоге я рассудил так: чтобы покончить с сомнениями, нет ничего надежнее, чем начать собственное расследование. На следующий день, вернувшись из школы, я проверил бутылки – они были в том же состоянии, что и ночью: одна закупоренная, другая с остатками бренди. В доме никого не было. Папа и мама еще не пришли с работы, Раулито – из школы. Поэтому я мог пошарить в свое удовольствие – на полках и в ящиках, внутри шкафов, на шкафах и под ними, но не нашел ничего, что подтверждало бы мамино увлечение спиртным.

Думаю, она удивилась, когда вечером, после обычной гулянки с друзьями, я вдруг кинулся обнимать ее и звонко расцеловал в обе щеки. Это я-то, которого она считала черствым и холодным. В чем не раз меня упрекала, считая Раулито – к моей сильной досаде – образцом ласкового сына. Не стану отрицать: мне было приятно, что ей хочется видеть старшего более отзывчивым и она переживает из-за этого. Я был рад убедиться, что мама понимает разницу между моими редкими – и потому особенно ценными, скажем так, золотыми – знаками внимания и теми, которыми щедро осыпал ее Раулито – дешевыми, то есть медными.