Правда, фальшивый взрыв чувств с моей стороны позволил мне еще и принюхаться к ее дыханию. Никакого запаха бренди я не учуял, как и вообще запаха алкоголя. Мне сразу расхотелось играть в такие игры, изображая из себя сыщика, и я признался маме, что Раулито нашел в чулане пустые бутылки и утверждал, что она втихаря попивает. Когда я выпалил это, на лице у нее не осталось ни одного мускула, который не напрягся бы от гнева. Казалось, глаза ее как-то сразу разучились моргать. Она громко закричала, призывая Раулито на кухню. А так как он ответил из нашей комнаты, что готовит уроки, мама грозно повторила:

– Немедленно иди сюда!

Раулито вошел и спросил, что за беда тут у нас случилась. Мама встала перед ним:

– А ну снимай очки!

Она приказала это до странности спокойным голосом, словно в мгновение ока забыла о ярости, сжигавшей ее изнутри. И как только он выполнил приказ, мама – хрясь! – врезала ему по лицу с такой силой, что голова его резко повернулась на сто восемьдесят градусов.

14.

Один мой приятель по факультету – а до этого мы учились с ним в одном классе – закрутил роман с девицей, учившейся курсом старше. Она снимала квартиру вместе с другими студентками на улице Понсано, и после занятий я, случалось, шел с ними до площади Куатро Каминос, где прощался со своими спутниками и спускался в метро.

Дело было в конце октября 1980 года, вскоре после моего поступления в университет. Мы втроем шагали по улице Сан Франсиско де Салес, и тут я ненароком бросил взгляд на противоположный тротуар и узнал женщину в плаще. Это была мама. Она шла быстрым шагом, опустив повязанную платком голову и внимательно глядя на асфальт перед собой, словно желала проверить, куда ступает. Сперва я усомнился, что это действительно она, в первую очередь потому, что до нашего дома отсюда было слишком далеко и ей вроде бы совершенно нечего было здесь делать. Я собрался окликнуть ее или хотя бы махнуть ей рукой, хотя на широкой улице с сильным движением пришлось бы кричать во все горло, чтобы мама меня услышала. И я все равно закричал бы, но передумал, заметив толстого подростка, который шагал, стараясь держаться поближе к стенам домов, – метров за восемьдесят или сто от мамы. Это был мой брат, по собственной инициативе опять взявший на себя роль сыщика. И тут же мое недавнее радостное изумление обернулось ревнивой злобой.

Я счел неуместным объяснять своим друзьям, что половина моей семьи шагала по противоположному тротуару: впереди быстро шла непонятно куда мама, а за ней – мой брат, вообразивший себя тайным агентом. Я продолжал вести себя как ни в чем не бывало и болтал с приятелем и его девушкой, пока мы не оказались рядом с метро Куатро Каминос. Тут за нашей спиной зазвучала сирена скорой помощи, и я оглянулся. Но увидел только брата.