Кристина добралась до своей "Культуры". Ах, как полезно сейчас знать, что ученые открыли 114–й элемент таблицы Менделеева. То есть не открыли, а создали. Он и жил‑то всего несколько минут… или секунд? Потом рассыпался. А ей какое от этого счастье? Был смешной анекдот: "Следователь Менделеев создал таблицу алиментов, которая вручается всем брачующимся. По этой таблице любой судопроизводитель в течение минуты может вычислить сумму причитающихся семье алиментов". Вот это действительно помощь обществу и конкретным людям. Окуджава запел. Хорошо…"Моцарт на старенькой скрипке играет…" Моцарту у нас не место, он такой молодой, беспечный, доверчивый…

Есть еще вариант. Рассказать все лечащему врачу. У нее умное лицо, она поймет. Понять то поймет, но тут же из самых добрых соображений позвонит следователю — больная заговорила! А видеть опять этого скользкого типа… б–р–р–р. И вообще, похоже, отец боится ментов не меньше, чем бандитов.

Несмотря на снотворные, засыпала Даша поздно. Лучшим успокоительным были бесхитростные рассказы старухи. Самой обыденной, безобидной теме она умела сообщить детективный оттенок. Считалось, что она рассказывает Кристине, хотя та не отрываясь читала роман в приличной, не современной обложке.

— Я зимой‑то мерзну. У меня два платка. Один большой пуховой, я его берегу, а второй — белый, от свекрови остался. Я и забыла о нем. А тут полезла в шкаф — сверток какой‑то. Что такое, думаю. Точно — не бомба, потому что очень легкий и веревочкой перевязан. Видно, внучка перевязала — узлом. Сейчас она к родне уехала в Сыктывкар. И полезла я ту бечеву развязывать. Раньше в таких делах зубы помогали, а сейчас зубов нет. А вставной челюстью не больно поразвязываешь. С трудом, но удалось. Размотала я бумагу, смотрю — белый платок… и почти целый, только в уголку молью траченный.

Сны были ужасны. Черно–белые, бесцветные, по уголкам молью траченные. То за ней кто‑то гнался, то она кого‑то пыталась догнать, и путь всегда кончался заснеженным леском, из которого не было выхода, потому что он был зажат с одной стороны неприступной, гнилой, как больной зуб, скалой, а с другой какими‑то решетками или каменными щелями, через которые не протиснуться.

Однажды ночью Даша проснулась, как от толчка. Прямо на нее внимательно смотрели чьи‑то глаза. Пытливо так смотрели, настойчиво, неприятно. Когда тебя так рассматривают, хочется обхамить за подобную бесцеремонность. Словно породистую собаку выбирают.

Свет из коридора падал на спину этой, которая смотрела. Да, да, женщина в белом халате, незнакомая. Даша зажмурилась от злости, и в памяти тут же всплыло лицо с фотографии. Марина! Причудится же такое. Когда Даша опять открыла глаза, в палате никого не было, и только белое лицо казалось еще висело в воздухе. " Чеширская кошка, — подумала Даша сквозь сон. — У всех людей она улыбается, а у меня глаза таращит. Не к добру это".