— Это моя дочь, — одними губами прошептала Марина. — Не будите ее, пусть спит, — поторопилась она добавить, когда врач направилась к изголовью кровати.

И вдруг, не меняя положения тела, сохраняя все то же бесстрастное выражение лица, свойственное человеку во сне, больная открыла глаза. Блестящие, темные, они уставились на Марину. Наталья Мироновна сказала бы про этот взгляд — "прям дырку в платье прожег". Марина встрепенулась, протянула руки, но дочь словно остановила ее, заслон поставила все тем же немигающим, горячим, ничего не выражающим взглядом. А потом, как занавес упал — опустились веки, она опять спала.

— Дочь вас не узнала, — заметила огорченно врач.

— Когда я могу ее забрать?

— Да хоть завтра. По старым временам, я бы сказала — не торопитесь. Жизнь ее вне опасности, но пока ей показан больничный режим. Однако сейчас у нас горе, а не лечение. Лекарств нет, медперсонала мало, санитарки, можно сказать, вообще отсутствуют, эту обязанность по совместительству выполняют медсестры. А ей нужен уход. Возьмете домой, и она будет находиться под присмотром районной поликлиники. Только помните — обязательно лежать.

— А память к ней вернется?

— Всенепременно.

— Когда?

— А вот этого вам никто не скажет. Это может произойти в любой день. Побудительные причины могут быть самыми различными. Не волнуйтесь. Я видела и более серьезные травмы. Со временем все наладится.

Первое потрясение сменилось у Марины странным чувством, которое она пока не хотела себе объяснять. Не до того было. Кроме того, в новом ощущении было что‑то кощунственное, потому что это было ощущение покоя. Ей было безумно жалко дочь, и все материнское естество протестовало против подобной жестокости и несправедливости — ее кровинку, Вареньку — тупым предметом по затылку. Но при этом в душе росло чувство, которое можно обозначить как завершенность — конец пути. Ее девочка к ней вернулась. Варя прошла уже через предназначенные ей огонь, воду и медные трубы. Сколько раз она говорила дочери, что с судьбой нельзя играть в прятки, жизнь любит прямой взгляд. И в конце концов, жизнь покарала ее девочку и ее близких. И все, и хватит. Покричали, поругались, ну их всех. Цена наказания — опыт. И с этим опытом дочь поймет, что на свете у нее нет никого ближе родителей. А это такое счастье — быть нужным своему ребенку.

4

4

Не было у нее никакой потери памяти. Она все помнила. Вначале, правда, когда очнулась, никак не могла сообразить, где находится, но потом все встало на место, и даже лицо палача–шабашника нарисовалось, как живое. Теперь она лежала и размышляла, как ей себя вести. Мысли ворочались тяжело, как облепленные глиной ноги на грязной дороге. Душа ее, не та душа, что отлетает со смертью, а душа как вместилище мыслей, напоминала помойное ведро, наполненное сверхом. Вот такие у нас, Дарья Климовна, дела.