— Рост, походка и смазливое лицо. У тебя свежий рот, ясный взгляд, на тебе хорошо сидит одежда.

Он криво усмехнулся.

— В альфонсы, что ли идти?

— Это твое право, но я не об этом. Из тебя получилась бы отличная фотомодель. Я тебя вижу на подиуме. Красиво. И перспективно. Мода объединяет нас на рубеже веков.

— Господи, какая пошлость.

— Если ты будешь делать то, что умеешь и любишь, может быть в тебе расцветут еще какие‑нибудь таланты. Это я тебе по дружбе говорю. Ты дышишь сквозь вату. Слава нам — стремительным, и горе им — нерасторопным!

— Это еще что?

— А это, батенька, лозунг древних викингов.

Хоть и странной, почти дикой, была высказанная Варей мысль, она пустила ростки. Как‑то все совпало, объявление в газете о двухмесячных курсах само попало на глаза. Сходил, посмотрел, как вышагивают по подиуму безучастные нимфы и мрачные молодцы. Понравилось. Ну и быть тому. Записался на курсы.

Но Варя не успела порадоваться его первым успехам, потому что вдруг резко порвала их отношения. Он не отчаялся, не в первый раз, и аккуратно, раз в неделю звонил ей домой, но она не подходила к телефону. А потом Марина сообщила, что дочь ушла из дому:

— Она плохо ушла, со скандалом. Все у нас, Антончик, плохо. Виктор Игоревич заболел. Очень серьезно, между прочим. И не без Вариного участия. Она оскорбила, унизила отца. А ты знал, что Варька уволилась из банка? Я места себе не нахожу. В мире все так тревожно. Антон, как ты относишься к Примакову?

— Все о–кэй, Марина Петровна. Примаков мне друг и брат, под одним парусом будем плыть дальше.

— Мне не до шуток. Я серьезно. Коммунисты считают его своим.

— Да какие сейчас коммунисты? Коммунисты, Марина Петровна, давно перевелись. Этих заединщиков объединяет не идея, а инстинкт выживания. Где сейчас Варя живет? Вы не знаете ее телефон?

— Не знаю. Эти заединщики очень опасны. Я совершенно не понимаю ситуации. И это новое понятие в политике — "семья". Неужели нас всех дурят? Через полгода выборы. Может быть, нас всех уже вычеркнули? Мы только прах под ногами. Я буквально не сплю по ночам.

— А вы спите, Марина Петровна. Мы не прах, мы корм скоту. А Виктор Игоревич поправится. И на "семью" наплюйте. У нас есть две семьи, две священные коровы — семья Ельциных и семья Пугачевых. Первых ругают потому, что модно, вторую семью не трогают, потому что не смеют. Но главы семей — и Ельцин, и Пугачева, мастера шоу–бизнеса. Они заслуживают славы.

— Ты все шутишь.

Поговорили…

А потом появилась Варя — после болезни, другая, чужая, но не менее прекрасная. Она не задавала никаких вопросов. Более того, она словно забыла о своих оскорблениях и странных советах. От прежней Вари осталась только чуть язвительная, намеком, усмешка, она по–прежнему готова была над ним издеваться. Но не издевалась, медлила. В ее словаре появилось слово любовь. И как‑то незаметно все, что было его недостатком, превратилось в достоинство. Антон пугался, ждал подвоха, смотрел испытующе — дурит она его или нет? А она продолжала низать слова на гнилую нить — ты нежный, красивый, умный, только слишком серьезно относишься к себе самому, здесь тебе отказывает чувство юмора.