Почему же? Надо думать, лишь потому, что ему было хорошо известно, что ничего тут коринфяне сами не измышляли, а как их изначально научили проводить общие встречи в формате общих вечеринок, с едой и вином, так они, собственно, их и проводят! А вот кто же это мог их научить такому, вот, образу проведения общих встреч? Сам ли Павел, основную часть своей жизни воспитывавшийся, все-таки, в фарисействе, предусматривавшим строжайшую регламентацию всего и вся, а отнюдь не вольницу дружеских посиделок с вином?

Очень и очень вряд ли. Тем более что вольнолюбие в общине распространялось отнюдь не только на формат проведения общих сборов. Тут и в сфере сексуальных отношений, как следует из Послания, тоже было явно слабовато с регламентацией, и каждый, судя по всему, сам решал, что здесь допустимо, а что нет!..

Так, Павел пишет, что до него дошел слух, что кто-то из членов общины имеет сексуальные отношения с собственной, судя по всему, мачехой («женой своего отца»), а община спокойно смотрит на это «сквозь пальцы», даже и не думая осуждать и пресекать подобный, в общем-то, инцест (1Кор.5:1–2). Павел в ужасе и ярости шлет указания немедленно и жестоко все пресечь, что, с его стороны, вполне понятно. Но непонятно здесь (как и в случае с формой проведения общих встреч), каким же таким образом в общине, если она была основана бывшим фарисеем, могла возникнуть именно такая, вот, «интересная» атмосфера?!.

Хотя, может быть, коринфяне попросту, что называется, «понахватались» этого «из мира»? Увы, такая версия не проходит. Такого рода поведение в греко-римской культуре считалось крайне предосудительным, извращенным и наказуемым! О чем, собственно, пишет и сам Павел, заявляя, что в общине допускается то, о чем «не слышно даже у язычников» (1Кор.5:1).

А это означает, что образ мышления, который у коринфских христиан стал развиваться, захлестывая далеко за все рамки общественно-допустимого, их община восприняла изначально, а не «заразилась» им потом! И кто же это мог привить коринфянам такой образ мышления, из которого у них получилось выстроить комплекс этических представлений, допускавших совершенно уже общественно-недопустимое?

Бывший фарисей Савл? Или бывший главарь разбойников Иешуа? Тот, кто с молоком матери впитал представление, что жизнь надо обустраивать по строгим, общественно-одобряемым, нормам? Или тот, кто в разбойном прошлом привык к общественно-одобряемому относиться с презрением, и у кого, в бытность проповедника, в народе сформировалась репутация никакая иная, как «обжоры и пьяницы», то есть — гуляки?.. Полагаю, что вопрос можно считать риторическим.