— Сделай ему укол, — приказал высокий палачу.

— Это будет второй за час.

— Нем и пяти минут хватит.

Паучий Волос торопливо ввел раствор в тело пытаемого.

Тот снова очнулся. Глаз уставился на палача. Та же злостная гримаса с торжествующей хитростью тенью отразилась на его обезображенном лике. Губы силились усмехаться.

Положили на стол, бинтовали живот.

Но он не сводил единственного глаза с палача. Последние искры жизни и отчаяния сверкали в нем.

— Я… Я уже видел тебя на колу, жареного. Как это справедливо…

— Отвечай, почтенным, уродина, они ждут, — не выдержал Паучий.

— Я все скажу, — глаз передвинулся к стариком. — Вся Вселенная никогда не испытывала таких мук, что присовокупились мне от щедрот вашего выродка. Я крепился. Надеялся раньше отойти в мир спокойствия и нирваны. Но ваш ублюдок не оставил мне шанса на спокойную смерть. Меня так мучили, так пытали, Я кричал от ужасов боли, и большего, что Паук мне с избытком обещал, я не выдержал. Но не потому, что испугался. Нет. Хочу часть своей участи, мук своих оставить вам на прощание. Всем вам. Страха и ужаса до последней секунды. Мне страшно. Пусть и вас такая же участь раскорячит в своих объятиях. Небо справедливо. Я все проклятия бросаю на ваши головы. Страшно жить. И к чему? Кто придумал бытие, пусть сам в нем горит. Спокойствие небытия — это прекрасно. Что есть лучше? Все остальное — химера, глупость, ошибка создателя.

— Ты бредишь, полицейский. Говори, из какого отдела.

— Не смешите меня. Мне больно. Я брат «Белого лотоса». Ваши жалкие головы пожалеют о содеянном. Но я скажу все, что должен сказать, что уже сказал вашему клещу, если, конечно, хватит сил.

Лица стариков застыли. Некоторые косо посмотрели в сторону палача.

Тот замер, оторопело глядя на жертву:

— Что ты несешь, чучело? Забываешься.

— Сегодня я не выдержал. Некоторое время отвечал, пока не впал в небытие. Не знаю почему, он — дрожащий, синий палец поднялся в сторону палача, — только больше жег меня после каждого ответа. Как это страшно и ужасно, когда не знаешь, не понимаешь, — зачем. Я желал одного — быстрой смерти. А он? Я даже не знаю, чего он от меня хотел.

Хриплый свист остановил монолог. Главари подозрительно косились на Волоса. Сквозь едва шевелящиеся губы доносился чуть слышимый шипящий звук.

— Еще ваш гад сказал, что «Синие фонари» не нуждаются в доносчиках. Что они всегда обходятся своими осведомителями.

Старикам пришлось наклониться, чтобы разбирать слова.

— Он, — глаз снова мертвенно приоткрылся, — он неясен. Я ему все говорил. А он только издевался надо мной больше.