– Не врите.

Я оторопел.

– То, что я не сижу на лавочке, не значит, что я слепая и глухая. Вы актер. Театр, кино или телевидение?

– Эпизодическая роль в сериале, – признался я и не почувствовал стыда.

– Очень приятно.

Она протянула мне кисть, я пожал ее.

– Если вам не нужна помощь, я пойду.

Выражение ее лица говорило: «Прошу, вас никто не держит».

Я остановился у дверей, озаренный идеей: отдать ей свой фонарь. Повернулся и успел заметить, что Пьетрас поднесла руку ко лбу – жест человека, которому явно нездоровится. Она убрала руку, перехватив мой взгляд, и выпрямилась, но я сказал:

– Катажина Романовна, разрешите мне вызвать скорую.

– Вот еще! – скривилась она. – Я не настолько выжила из ума, чтоб довериться нашим врачам. Просто проводите меня к креслу.

Я взял ее под локоть. Она была невесомой, как мама перед смертью. И пахла французскими духами.

В гостиной было уютно. Множество книг, написанных маслом пейзажей, сувениров. Актриса опустилась в кресло, и я решил, что ей неловко за ее дряхлость. Скрывая смущение, она громко сказала:

– Зажгите, наконец, свечи! Хватит уже этой темноты!

Я чиркнул спичкой, пять свечей в массивном подсвечнике разогнали тьму.

– Принести вам таблетки?

– Да, – буркнула она в платок, – в серванте, слева.

– Но здесь только вино.

– Тащите его сюда!

– Я не уверен…