«Боже, он сломает мне ребра!» – пронеслось в голове.

Она намеревалась воззвать к разуму доктора, но увидела его перекошенное лицо и осеклась.

– Риточка, – пробормотал он, орошая ее слюной, – я тебе заплачу…

Руки грубо смяли девичью грудь, скользнули под платье, и Рита разрыдалась от бессильной обиды.

– Лежи смирно, – велел доктор и отстранился на миг расстегнуть джинсы. Она пнула его коленом прямо в пах. Кудрявцев взревел, и она ударила снова. Доктор повалился на бок, освободив жертву. Девушка ринулась к калитке.

– Нет! Риточка, ты меня не так поняла!

Кудрявцев стоял на четвереньках, уткнувшись лицом в насыпь, его плечи сотрясались. Рита растворилась в ночи, уверенная, что подонок плачет. Она сама плакала: когда бежала через лес, бежала вдоль трассы, когда пожилой таксист посадил ее в «москвич». И в комнатушке общежития, прижимая к себе плюшевого зайца, чья шерсть давно свалялась от соленых слез.

Но Ярослав не плакал на своей могиле – он хохотал. Тер грязное лицо, сплевывал и повторял:

– Женюсь! Женюсь, Ритка! Бой-баба, молодец! Уволю тебя на хер, тогда и женюсь!

Успокоился он, когда погасли фары автомобиля и темнота накрыла погост.

– Что теперь, доктор Кудрявцев? – язвительно спросил он себя. – Падешь ли ты еще ниже?

И, точно отвечая на вопрос, могильный холмик просел, и туфли его ушли в почву. Он дернул ногой, но вызволить ее не сумел. Будто кто-то держал за ступни. Волосы Ярослава встали дыбом. Он рванулся вперед, но холмик просел сильнее. Раздался отчетливый звук – всасывающий свист.

– Риточка! – позвал Ярослав.

Он провалился в насыпь по колено и тщетно разрывал землю вокруг себя. Земля была теплой и пульсировала. В лунном свете он видел, как расширяются и сужаются зигзаги трещин.

– Рита, помоги!

Незримая сила тащила его вниз, и он погрузился в землю по пояс. Он уже не звал – просто кричал и бил по могиле, как бьет хвостом выброшенная на сушу рыба. Ему удалось повернуться на восемьдесят градусов. Он протянул руки к надгробию, схватился за гранит, начал выковыривать себя из этого зыбучего песка.

Дождевые черви спешно покидали развороченный холмик, а Ярослав плавал в жирной черной земле. Тонул глубже и глубже.

С фотографии усмехался двойник-доппельгангер, демонстрируя полсотни превосходных зубов. Зрелище ему нравилось.

Могила проглотила правую руку доктора, на поверхности оставалась голова и левая рука, царапающая плиту в поисках опоры. Комья земли заполнили рот, крик перешел в мычание.

Ногти ломались и отделялись от пальцев.