— Все, — подтвердил мистер Фан. — Мы столько раз перечитывали, но до сих пор не понимаем.

Строчки запрыгали перед глазами, и я не сразу поняла, что это у меня трясутся руки. Я свернула записку и положила на кофейный столик, но записка словно не хотела лежать спокойно — сама задвигалась, раскрылась всем напоказ да так и осталась лежать, как будто с белого дерева сорвался белоснежный листок. Я вспомнила, как отец Линч показывал нам фильм о чилийце, который переоделся клоуном и печатал запрещенные листовки, — как этого отважного католика бросили в тюрьму и как он пел песню, даже зная, что за это его расстреляют. Вспомнила расстрельную команду, стену в брызгах крови. Бездыханное тело. Других узников, допевших песню за убитого товарища. И вспомнила, как миссис Прайс велела нам написать в тетрадях по закону Божьему письмо — прощальную записку родным от лица героя.

— Она была у Бонни на ошейнике? — спросила я.

— Да, привязана к ошейнику, — подтвердил мистер Фан.

Вспомнилось, как Эми заглянула ко мне в тетрадку, не зная, что писать. Спросила: “А дальше?” И списала у меня слово в слово.

Это не укладывалось в голове. Как записка, написанная в классе, очутилась на ошейнике у Бонни в день, когда Эми покончила с собой? Как Эми такое в голову пришло?

Да только это не ее рук дело.

— Сохранились у вас ее тетрадки? — спросила я. — Школьные?

— Ты же сама их нам принесла, — ответил мистер Фан.

— Можно взглянуть? Просто... просто для памяти. — Я не могла с ними поделиться своей догадкой. Даже думать толком не могла.

Мистер Фан снова пошел наверх. Миссис Фан, устремив взгляд в пустоту, проговорила отрешенно, будто про себя:

— В субботу ведь свадьба?

— Да. Послезавтра.

— Твой папа, наверное, счастлив.

— Еще бы!

— А ты?

Но мистер Фан уже вернулся с тетрадками. Положил их мне на колени, я их пересчитала, проведя пальцем по истертым корешкам: одна, две, три, четыре, пять. Перелистала тетрадь по литературе, по обществознанию, по математике, по природоведению, то и дело останавливаясь для виду, как будто меня что-то заинтересовало, и наконец решилась открыть тетрадь по закону Божьему. Отец Линч показывал нам фильм осенью, это точно, у Эми еще в тот день пропали перчатки, и миссис Прайс построила нас в холодном коридоре, чтобы обыскать сумки. Но на страницах того времени я ни слова не нашла ни про фильм, ни про Чили, ни про казнь, ни про то, почему нам повезло жить в Новой Зеландии. Кто-то вырвал страницу — да не просто страницу, целый двойной лист. Ни клочка не оставил, сразу и не скажешь, что там что-то было. Но ведь было же — и я могла доказать.