Несмотря на то, что левая рука у Боронки была сухая, он был крепок и мускулист, злость придала ему еще больше силы, он ухватил за хвост упрямого Розмаринга и вместе с ним, Тульпицей и пустой тележкой очутился на весах.

Даже мысленно нельзя было заподозрить Михая Боронку в том, что он эксплуатирует кого-то или питает пристрастие к частному промыслу, а тем более в том, что у него имеется собственный извоз и он строит какие-то там дьявольские капиталистические козни, опираясь на этих двух осликов. И речи об этом быть не могло! В ту зиму Боронку самого эксплуатировали не менее, чем Розмаринга или Тульпицу, а возможно, даже и более.

Для исторической точности (а я всегда стараюсь ее соблюдать) нужно еще упомянуть о господине Ёдёне Гайначке и о его супруге, обитавших на самой вершине холма Роз и всю жизнь бывших частными собственниками и частными предпринимателями. Хотя почти вся их жизнь прошла в степи комитата Шомоди, неподалеку от Дэда, их все же нельзя было запросто причислить к категории помещиков, так как имение, где они жили без малого тридцать лет, принадлежало не им, а брату Ёдёна Гайначки, который уже сорок лет как эмигрировал в Америку. Однако по причине ли налогов и других не менее важных обстоятельств, а может быть, и благодаря нежному родственному чувству, которое американский Гайначка питал к Ёдёну, он не хотел, чтобы имение было переведено на имя брата. Таким образом, Гайначка был чем-то вроде наместника в имении своего брата, лжепомещиком, не имеющим ни звания, ни ранга, ни обязанности уплачивать налоги.

Упомянутый Гайначка проживал теперь на холме Роз, а его собственность состояла из двух парных ослиных упряжек. На этих осликах он возил всем проживающим на вершине холма уголь, кокс и дрова, договариваясь об уплате за извоз на частнопредпринимательской основе. На одной ослиной упряжке ездил он сам, так как считал, что «в труде нет ничего зазорного». На другой ездил Михай, сын Яноша Боронки, бывшего дворника в поместье.

Так вот, этот самый Михай Боронка или, как его звали попросту, Мишка, и понукал Розмаринга, побуждая его подняться на весы. А Леимлине, не выпуская из рук синюю квитанцию, высматривала, кто бы ей отвез домой топливо. Поэтому совершенно естественно, что она обратилась к Михаю Боронке:

— Вы свободны?

— Заплатите — подвезу, — ответил Боронка.

Они как следует поторговались, хотя совершенно непонятно, почему это так говорится: люди ведь никогда не торгуются как следует. Боронка запросил за перевозку каждого центнера по двадцать форинтов, то есть примерно половину государственной цены самого кокса. Услышав такую цифру, Леимлине всплеснула замшевыми перчатками на заячьем меху и воскликнула: