Али продолжал держать под страхом всю улицу, но Яни Чуторка и Лаци Розенберг все же отважились приблизиться к дяде Абришу.

— Ничего себе, хорошенькая историйка! — сказал Розенберг, увидев подошедших к нему детей.

— Не бойтесь ничего, дядя Абриш, — заявил Яни. — Если Вантцнер вас выгонит, мы о вас позаботимся.

— Это будет очень хорошо, ребятки, — ответил им Розенберг устало, но благодарно, — это будет очень хорошо, потому что…

Розенберг запнулся. Страшно знакомый голос прервал его:

— Значит, это все-таки правда? Значит, все-таки к мировому господству стремимся, господин Розенбергерер! Значит, у меня в конторе вы не шутили? Как вы тогда сказали? Выпустить зверей на улицу? Хорошо! Можете быть уверены, что теперь-то уж я о вас позабочусь.

Во время этой речи Розенберг встал с соломенного креслица и медленно повернулся по направлению к говорящему, которого он узнал с первого же слова.

— О! — произнес он. — Драгоценнейший господин главный советник…

— Он самый! — ответил очень холодно Флориан Вантцнер.

Ничего чудесного, никакого deus ex machina нет в том, что господин Вантцнер опять так неожиданно появился в нашей истории: его привела сюда не драматическая необходимость повествования, а вполне естественная реальность, заключавшаяся в том, что Флориан Вантцнер жил на улице Надьмезё, как раз на углу улицы Ловаг. Возвращаясь домой с семейной прогулки, он попал в общую суматоху, вызванную прыжками слона, взбесившегося от встречи с графским зонтиком, и его пронзительными угандскими трубными звуками.

На этот раз от Вантцнера несло не палинкой, а пивом. Выпученными глазами уставился он на Розенберга и медленно еще раз произнес:

— Я уж позабочусь о вас.

— О боже, — вздохнул Розенберг, съеживаясь и переступая с ноги на ногу. — Все-таки хорошо, если подумать, что обо мне, о котором до сих пор никто никогда не заботился, теперь столько людей будет заботиться. Премного благодарен. Я вам в самом деле премного благодарен! Господин граф уже обещал, что позаботится обо мне, а теперь и господин главный советник обещает то же самое, и я, зная вас, совершенно убежден, что вы оба сдержите данное мне слово…

Тем временем Али успокоился, не потому, что мы подошли к концу нашего рассказа, а, безусловно, по другим, никому не известным, да и самому слону неясным внутренним причинам. Слон угомонился, остыл и без принуждения, без просьб, по своей собственной воле вошел в ворота «Аризоны» и, проходя перед украшенным галунами швейцаром, мотал хоботом совершенно так же, как это делает беззаботный посетитель с туго набитым кошельком.