Люди опять отважились выйти на улицу, трамвай обрел свой звенящий голос и агрессивно трезвонил, пугая прохожих; у столиков на террасе кафе все места оказались занятыми.
Палец Флориана Вантцнера снова поднялся вверх, предупреждающий, грозящий, и голосом, в котором слышались раскаты грома и не оставалось больше ничего фамильярного, ничего человеческого, никакой надежды на возможность смягчения затаенной ненависти, господин главный советник сказал уже во множественном числе, желая придать своим словам общественный вес:
— Мы уж позаботимся о вас, Розенбергерер!
На что Розенберг, желая хоть на мгновение отдалить от себя кровавое видение будущего, возникающее в его впечатлительном воображении, закрыл свои всегда несколько воспаленные глаза.
1949
ДВА ОСЛИКА
То, о чем я сейчас буду рассказывать, случилось не сегодня, а очень давно, почти в доисторическую эпоху, — уже год назад. (Я говорю это не для того, чтобы рассмешить читателей: мир теперь так быстро мчится вперед, что даже вчерашний день вспоминается, как давно минувшее время.)
В распределительном пункте Южной железной дороги — для большей документальности, в пятнадцатом распределительном пункте (мне не хотелось бы нарушать точность и правдивость повествования пренебрежением к фактическим данным) — около часа пополудни открылась дверь. В переполненную комнатушку вошла супруга Болдижара Гюнтер-Леимли, точнее доктора Болдижара Гюнтер-Леимли. Ее муж происходил из бюккской и тётёшской линии этой знаменитой семьи, а она сама была урожденная Илонка Шробахер из Гинафалвы[31]. Распределительный пункт представлял собой не что иное, как небольшой деревянный сарайчик, где могло поместиться не более пяти человек. Но фактически в нем толпилось не менее двадцати, тесня письменный столик и огромные механические весы. За столиком сидел — вернее, то вскакивал, то садился — товарищ Мартон Палинкаш. Он разговаривал сразу по двум телефонам, но от этого голова кружилась не столько у него, сколько у посетителей.
Итак, как я уже сказал, в домике толпилось человек двадцать, которые пришли сюда за одним-двумя центнерами угля или кокса. В то время в Венгрии каждые пять дней вступал в строй новый завод, и все они поглощали такое невероятное количество топлива, о каком в нашей стране никогда и не мечтали, к тому же людям взбрело в голову, что впредь у нас будут топиться все без исключения частные печи, а не только печи больших господ! Именно тогда впервые в истории Венгрии возникла идея доставлять топливо на зиму каждому трудящемуся по месту его жительства, да к тому же на грузовике, а не на какой-нибудь там ломовой подводе. Нечего поэтому удивляться, что такое историческое событие не могло быть осуществлено в первую же зиму без некоторых трений и неразберихи. Но не прошло и двух лет, как самые рьяные из потребителей топлива уже не довольствовались тем, что государство доставляет им на дом дрова и уголь, а требовали еще щепок, бумаги для растопки и хотя бы один коробок спичек, так как «это самое меньшее, чего люди могли бы ожидать от народной демократии!»