Теперь Серегин был сбит с толку: столь яростного отпора он не ожидал. Точнее, не отпора, а разумности в рассуждении комсомольцев: негоже кого-то отрывать от коллектива в вопросах гласности.

— Видите, куда они клонят, Андрей Васильевич? Заговор! — натянуто рассмеялся Фоминский.

Не отвечая, парторг почесал отросшую за день щетину. У него вдруг возникло странное чувство легкости. Кажется, скинул лет тридцать пять и сидит он сейчас не в красном уголке сборочного цеха, а в скособоченном строительном вагончике, в котором они, молодые, настырные до работы плотники, частенько собирались на отчаянные собрания. Как тогда было интересно, мучительно-радостно жить, махать до изнеможения топором, на голой лесной делянке поднимать вот этот могучий теперь заводище…

— И кому все это нужно? — застегивая пальто, сказала Неля. — Домой пора.

Серегин с удивлением встретил холодный, настороженный взгляд девушки. Глаза Нели были сужены, в темных зрачках полыхнуло пугливое презрение. Старый мастер почувствовал хлестнувшую по нервам злость.

Лена спокойно предложила:

— Чего спорить? Давайте проголосуем.

Первым поднял руку комсорг. За ним Женя и Лена. Фоминский опустил голову, а Неля с беспокойным равнодушием устремила взгляд в густой сумрак.

Серегину стало не по себе: дело приняло нешуточный оборот. В последние годы на собраниях рабочие не осмеливаются так дерзко критиковать руководителей. Вот в курилках, у монтажных столов — там все горазды почесать языки.

— Неля, Роман, Андрей Васильевич? — настаивала на их голосовании Лена.

— Я? — запнулся Серегин. И печально добавил: — Жалость-то какая, не член я вашего бюро.

— А я «против»! — словно в пику парторгу, с вызовом вскрикнул Фоминский. — Надо все продумать, взвесить, посоветоваться с начальникам цеха.

Его слушал только Серегин — внимательно, нахмурясь.

— Нелька, успеешь домой, — умоляюще сказала Лена. — Твое мнение? Мне ж в протокол записать надо.

— Пиши что хочешь, — нервно ответила секретарша. Обернулась к Серегину, снисходительно произнесла: — Ну посмотрят рабочие на карикатуру, посмеются. И разбредутся. А Ваган Альбертович начнет мстить. У него положение, власть, а у вас что? Ха, общественность! У кого деньги, тот и хозяин!

Лена стремительно бросилась за подругой.

Фоминский аккуратно надел шапку: «Вот тебе и мишура — провались она пропадом! Лучше бы не ходить на это бюро».

Проводив тусклым взглядом гордую спину Романа, Серегин медленно застегнул пальто, подумал, что опять придет с работы поздно, опять, наверно, придется лежать наедине с фронтовым прошлым, которое, чем дальше живешь, тем чаще напоминает о себе в бессонные ночи.