Ах ты, опять про это. Что о ней, действительно, долдонить? Все там будем. «Все из земли пришли, все в нее, матушку, и уйдем» — отцовы слова, но Джон хоть и помнил их, да не понимал. Первую часть не понимал, хоть тресни. А ведь отец всегда знал, что говорил, скуп на слова был, зато Семена, казалось, недолюбливал — за язык без костей. И еще говорил: деньги — зло. Никогда не копи, даже для завтра. «После себя денег не оставляют, чтоб детей не рассорить на своей могилке. Это все равно что зло оставить вместо себя». Не оставил — да рассорились. Как ни крути, все равно отец виноват, потому что не поверил никто, что ничего не накопил — сами-то хапают. Но отцу теперь этого никогда не узнать. Они, брат и две сестры, слетелись на похороны, и не успели по горсти земли на гроб кинуть, как стали завещание спрашивать. Не было завещания. Домик в два оконца отец подписал на Семена, потому что сын с ним рядом был, на его руках отец буквально и помер, а они: «По тыще на каждого должны где-то быть».

И он, Джон, их брат, выгнал тогда всех к черту. По сей день ничего о сестрах не знает. Правда, рижская, младшая, та разок написала, но письмо показалось странным Джону, и он не знал, что и ответить. Как будто сумасшедший человек написал — все до слова о боге. Да о чем речь в наше время, если люди уже на Луне из термоса чай пьют? Сашка-то ее — мужик что надо. Тот человек откровенный, все ему тогда рассказал. Дело было так: приехали они, гостинцы привезли, правда, не шибко чтоб вдоволь всем, но на поддразнивание в самый раз хватило. И говорит сестра: понимаешь, Сеня, привязала я деньги к резинке на чулке, в носовом платочке, чтоб не украли в дороге, а в Москве, как пересадку делали, они у меня в сортир упали. Так что мы, брат, без копеечки теперь, и на билеты обратные даже нету. Ну что ж, Джон не куркуль, а на билеты найдет, отыщет сотню на обратный путь, своих не хватит — у людей займет, да оделит. Но ей этого мало, не за тем она сюда катила, чтоб на обратный путь побираться. У меня, говорит, дома шуба французская. Но ты, говорит, завещание не прикарманивай. А Саша, свояк, его за стенку завел и потихоньку признался, что никаких денег она не теряла и что на обратную дорогу есть у них, и даже побольше, чем требуется, а это все — комедия. Ей сотня — не деньги, рубли она не считает, а вот от тыщи не откажется. За Сашу тогда шибко обидно стало — даже заикался мужик от расстройства и неловкости. Вот какая у тебя сестренка, Джон.

Брат Иван, тот не обиделся и почти сразу же, через год с небольшим, как отца закопали, переехал из далекого города Абая к ним в деревню — в отцовский домик. Но здоровье у него и с детства неважнецкое, да еще войну прошел, да шахта угольная все соки выпила, так что жилец он был никудышный. Могилки их рядом с отцом. Раз, два, три, четыре — да, четыре: отца с матерью, Иванова и маленькая — Санькина, это сынка-первенца. После войны не удержали — голод и холод, плохие врачи… Значит, пока четыре.