— Чего говорить… — угодливо кивал Григорий.

— В печи-то простокваша. Посмотри. Как свернется, сдвинь на шесток. В сельнике рябина в корзине, высыпь на подволку. А картошку будешь копать — в подвал не таскай, пусть полежит на солнце, поветряет…

Григорий послушно поддакивал. Он понимал: жена уезжает на весь день, дело ответственное — служба; мало ли с чем столкнется, все бывало в этой глухомани — сам переживал всегда за нее, — пусть хоть за дом будет спокойна.

Спустившись прогоном к Шаче и переехав брод — чисто, хрустко проскрипел под копытами камешник, — Зинаида вспомнила еще одно дело: сменить бы воду в кадушках с отмачивающимися чернушками. Поднявшись на берег, она оглянулась: Григорий все стоял на нижней ступеньке. Кричать — далековато, не услышит, и Зинаида тронула Лысуху — может, сам догадается.

Теперь ее взгляд устремился к лесу. Опять она подумала: как там? Чем он ее встретит? Может, что нарушено?

По долгу службы она старалась сдерживать боевой пыл подкатывающих к лесу на автомашинах гуляк и промысловиков. Но, замечая в каждый свой обход какие-то приметы буйно погулявших по угодьям «любителей природы» — черные блюдца кострищ с раскиданными головнями и подпалинами сосенок, выжженные поляны, укатанные «лежбища» с оставленными консервными банками и пузатыми бутылками, черничные кусты, выдранные с корнем, разоренные муравейники, порубленную и замятую в колеях, перемолотую колесами молодую поросль, — Зинаида удрученно сникала. Ей становилось стыдно: вот, дескать, надеются на нее, платят ей деньги, но порядка нет, наезжающий народ чувствует себя в этом мире как в своем подворье. Зинаида терялась. Но и самолюбие поднималось в ней. Она вдруг чувствовала себя оскорбленной: заявились в ее владения, напакостили, погодите у меня!..

Тропа рассекала спутанное овсяное поле. Лысуха, выгнув шею, на ходу успевала набирать шелестящие пучки стеблей, рвала их с корнем и звучно хрумкала, пришлепывая губами. В конце поля на луговинке стоял обтесанный межевой столбик с надписью: отсюда вела Зинаида отсчет своим «кварталам».

Она могла повернуть влево в сухозвонные сосняки и старые сечи, могла поехать прямо к шоссе, пересечь его и двигаться мелколесьем по обочине, но Зинаида взяла вправо — предстоял затяжной путь по взгорьям окраинного «большого круга».

Некоторое время ехала опушкой, но, миновав заросший багульником и уже высохшей таволгой овражек, круто повернула Лысуху в лес.

Пригибаясь под темными, чутко шелестящими осыпающейся хвоей сводами елей, пробралась на обширную поляну с рядами ершисто растопыренных сосенок и возле крайнего деревца, у воткнутой высокой рейки с годовыми промерами роста, достала карандаш, отчеркнула рейку на уровне вершины, пометила: «10 сентября 1983 года».