— На сдачу-то не записалась?

— Это чего? — навострилась Марфа Андреевна. — Про сельсоветского закупщика-то? Приходил, приходил. Вчерась. Говорит, не сдашь ли центнера два — трудное положение с планом. Нет, милая, отказала. Нет, говорю, дочерь заберет, сын. Побираются, и не стыдно. Старуха им картошку подавай. А сдашь в колхоз — сгноят. Кажную весну из хранилища бульдозером в овраг. Целые сусеки. Глаза бы не смотрели!..

— А я вот записалась, настоял: давай да давай!

— Тебе как же, на казенной работе…

Зинаида, почувствовав снисходительную нотку в голосе старухи, перевела разговор:

— А я вот в обход. Не слышно ли чего?

— Не слышно, — строго сказала Марфа Андреевна. — А может, что и бывает, да ведь я пустое место. Торчу вот на огороде. Грибники, правда, проходили, да и так, налегке, тянулись. И все туда, туда… К роднику, видать.

Зинаида направила Лысуху прямиком через паровое поле. «Чистый пар» — одно название; забытая это земля — лебеда, осот, сурепка лошади по брюхо. Когда же спохватятся? Пора же, давно пора сеять озимые.

Впереди уступчато высился холм Бычий. Он просвечивался солнцем, дымился в хвойные отдушины сизовеющим паром и, казалось, гудел от распирающих его сил.

У подножия холма тропка споткнулась о сосновый, светлеющий стесами срубик. В пробитое в верхнем венце отверстие вставлен желоб. Вода скатывается в илистую рытвину с чистым, чутко отдающимся по лесу журчанием.

Сколько помнила Зинаида, родничок жил всегда, он пробивался из-под корявых ольховых корней, выплескивал оседающие по закрайкам ребристые песчинки, шевелил затеняющие его шершавые листья папоротника и растекался по всей низинке, вспаивая жирную крапиву и борщевик.

В позапрошлом году Зинаида вот так же ехала «большим кругом». Остановилась у родника, напилась из пригоршни, посидела на зыбкой, сильно прогнувшейся ольхе, осмотрелась: неприглядное место. Размытый перегной, размокшие гнилухи, зыбь. К роднику не пробьешься. Кольнуло душу: мои угодья, кто же позаботится, — устыдилась.

Через неделю пришел с топором Григорий. Расчистил площадку, поставил над родником сруб, чуть повыше вкопал лавочку. И вот узнали люди, потянулись к срубу, набили торную тропу.

Холм Бычий покат и сух.

Зинаида дала Лысухе волю, и она шла как ей легче. — торопко, клоня голову, кривулями. Из-под копыт раскатывались шишки.

Вот и взлобок, вершинная точка на всю многоверстную округу. Здесь всегда Зинаида останавливалась и смотрела по сторонам из седла. Простор, безбрежность… Родные леса, поля, круто петляющая Шача, сенокосные луга, овраги. И там и сям деревеньки, деревеньки.