Это не было сном, потому что какой же нормальный человек способен видеть сны, застряв в семибалльный шторм под самыми небесами, на высоте полусотни метров над уровнем моря. Это был не сон, а нечто другое, чего Женька оказался не в состоянии понять или осмыслить потом, когда его сняли с мачты и осторожно положили на койку в курсантском кубрике «Крузенштерна». Не мог понять и осмыслить, потому что все это долгое время до следующего вечера находился без сознания. Однако позднее, спустя много лет, когда Женька (уже и не Женька даже, а капитан дальнего плавания Евгений Крутов) будет умирать в портовой клинике города Калининграда, он вдруг вспомнит события этой ночи, парусный аврал на «Крузенштерне» и себя, отрываемого от бом-брамселя жесткими руками смерти. И действительно, у постели своей он не увидит ни семьи, которой он забудет обзавестись, ни друзей, потерянных где-то на нижних реях жизненных мачт… Он вспомнит эту ночь и поймет, что не спал и был в полном сознании. Только сознание-то это было совсем иным, чем до и после парусного аврала, и оно запрещало Женьке спускаться на палубу. Оно звало подняться еще выше — в небо, к тучам и скрытым за ними звездам. И Женька уже был готов подчиниться ему, полез, оттолкнулся от рея, но страховочный фал надежно связывал его с судном…

В себя он пришел только к вечеру. Открыл глаза и тут же почувствовал боль во всем теле, обе ладони были перевязаны чистыми бинтами. Почему-то он лежал не на своей, а на нижней койке, и громко скрипели от качки переборки.

Но вот кубрик наполнился вернувшимися с вечернего построения курсантами. Только, если раньше при их появлении поднимался сильный шум, с криками и песнями, — теперь они открывали дверь молча и расходились по своим местам, не глядя на Женьку. Это его удивило. Он попытался вспомнить происшедшее прошлой ночью, но увидел перед глазами лишь пенистые волны под вздыбленным бортом да маленькие фигурки людей на палубе.

К нему подошел Сашка Копылов. Он был заметно смущен, смешно подергивал плечами и улыбался.

— Проснулся? — тихо спросил он Женьку.

— Что было-то, Саш? Почему все молчат?

— Сейчас кэп речь говорил, — ответил Сашка, садясь возле друга. — Всех хвалил, а про нашу мачту ни слова. Егоров злой весь день ходит, наверно из-за тебя…

— Из-за меня? — еще более удивился Женька.

— Ну-у… из-за того, что тебя матросы снимали с мачты, — робко напомнил Сашка. — А ты что, и правда не мог сам спуститься?

— Я… я не помню…

— Кубрик, смирно! — выкрикнул вдруг дневальный, и у порога Женька увидел Егорова, а за его спиной — самого капитана.