Его нашли здесь только через час. Когда первый солдат осторожно вскарабкался по ступенькам железной лестницы на вершину копра, Марк тихонько сидел на помосте, обняв тело мертвой женщины.

– Ну вот! – проворчал Шон Кортни. – Тэффи Лонга повесили!

Сердито сложив газету, он бросил ее на пол возле кресла.

Они сидели под кроной мушмулы. В густой листве щебетали белоглазки: трепеща крылышками, как бабочки вокруг свечки, они деловито совали остренькие клювики в бутоны цветов этого дерева.

Все присутствующие за столом промолчали. Им было прекрасно известно, как боролся Шон за как можно более мягкие приговоры забастовщикам, которых не приговорили к смертной казни. Он употребил все свое влияние и власть, но так и не смог переубедить самых злопамятных и мстительных коллег, добивавшихся полной меры наказания за все ужасы, которые принесло восстание рабочих. Он сидел во главе стола, сгорбившись в кресле и опустив бороду на грудь, и смотрел на ледибургскую долину, погруженный в тяжелые думы. Его рука висела на перевязи – пулевое ранение никак не заживало и кровоточило. Врачей это беспокоило, но Шон только отмахивался.

– И леопард меня драл, и пули, и шрапнели, и нож – все бывало. Так что за меня не волнуйтесь. Старое мясо заживает медленно, зато крепко.

Глядя на него, Руфь Кортни не очень беспокоилась о его телесных ранах. Гораздо больше ее тревожили душевные травмы Шона.

Мужчины семейства вернулись из похода, неся в душе глубокие раны вины и скорби. Подробностей тех черных дней Руфь не знала – ни тот ни другой не обмолвились об этом ни словом, – но ужас тех событий преследовал их даже здесь, в имении Лайон-Коп, куда она привезла их подлечиться и отдохнуть в тихие солнечные дни среди прекрасных, словно погруженных в спокойную дремоту холмов.

Сюда Шон привез ее еще невестой. Это место стало их родовым гнездом, средоточием жизни семейства, их крепостью. У них имелись и другие большие дома, но именно сюда, в их родные пенаты, она доставила Шона, когда закончилась смута и утихли страсти. Но мужчины привезли с собой и чувство вины, и весь пережитый ужас.

– Это безумие, – бормотал Шон. – Совершенное безумие, бред какой-то. Как они этого не видят, ума не приложу.

Он покачал головой. Помолчав, тяжело вздохнул.

– Сейчас мы их вешаем, но тем самым они будут жить в народе веками. Они станут преследовать и мучить нас до самой смерти.

– Но ты сделал все, что мог, дорогой, – тихо сказала Руфь. – Ты старался.

– Мало стараться, – прорычал он. – В конечном итоге все решает успех.

– Но, папа, они же перебили сотни людей, – вспыхнула Сторма. – Тебя самого чуть не убили!