Шон рассказал, как он послал Марка на задание, использовал его, как охотничью собаку, и обе женщины внимательно слушали его, обеим была далеко не безразлична судьба этого молодого человека, который в их жизни приобрел столь большое значение.

– Страх накапливается в душе человека постепенно – так, скажем, корабль обрастает ракушками. Их не видно, они скрыты под водой, но они там есть. Вот и Марк несет в душе эту тяжесть… Думаю, в Фордсбурге с ним случилось нечто такое, что подломило его душу. Он сейчас на грани срыва.

– Что же можно для него сделать, как помочь? – тихо спросила Руфь.

Она была очень рада, что Шон наконец обрел сына, – Руфь давно догадалась, кем именно стал Марк в жизни мужа. Она очень любила Шона и больше не роптала на судьбу за то, что не смогла родить ему сына, которого он отчаянно желал, удовлетворившись тем, что Шон обрел его в Марке и она могла разделить с ним заботы об этом немолодом человеке.

– Ей-богу, не знаю, – покачал головой Шон.

Сторма негромко и сердито присвистнула. Родители недоуменно посмотрели на нее.

Глядя на дочь, Шон всегда ощущал, как в груди разливается тепло; порой он даже не понимал, как случилось, что это удивительное, прекрасное существо – плоть от его плоти. Внешне тоненькая и хрупкая, Сторма была крепка, как плетеный шнур. И еще он знал, что она чиста, как только что раскрывшийся цветок, но способна больно ужалить, как змея; что она обладает ярким умом и удивительной красотой, а под всем этим таится такая глубина, которая порой ошеломляла его и вызывала благоговейный страх. Когда ее настроение быстро менялось, как вот эта необъяснимая вспышка гнева, он смотрел на нее как зачарованный.

Чтобы поскорее скрыть свои чувства, Шон нахмурился.

– Ну, мисси, что у тебя на этот раз? – проворчал он.

– Он уходит от нас, – ответила она.

Шон откинулся на спинку кресла и сощурился.

– Ты о ком? – спросил он.

– О Марке, конечно. Он уходит от нас.

– Откуда тебе известно? – спросил Шон.

Сердце его болезненно сжалось. Неужели он потеряет еще одного сына?

– Ниоткуда. Я просто знаю это, и все, – ответила Сторма.

Она вскочила со стула и подошла к отцу; так в тревоге, почуяв опасность, со своего травяного ложа вскакивает газель на свои длинные стройные ножки.

– А ты что думал, папа, он всегда будет твоей комнатной собачкой, да? – с горькой издевкой спросила она.

В другое время такой вопрос, да еще высказанный таким тоном, Шон немедленно парировал бы резким ответом. Но на этот раз не сказал ни слова.

Сторма вдруг повернулась и пошла по освещенной солнцем лужайке прочь; ослепительно-белые солнечные лучи позолотили ее распущенные темные волосы, проникли сквозь тонкую ткань платья, темным силуэтом высветив ее высокую стройную фигуру и окружив мерцающим ореолом света. Она удалялась от них, как некое прекрасное неземное видение.