Марк понимал, что вихрь событий и чувств последних дней отодвинул на задний план поставленную им перед собой задачу: найти могилу своего дедушки Андерса и раскрыть тайну его смерти. Но теперь все в его руках, и жизнь его снова обрела и цель, и смысл.

Все это, однако, являлось лишь основой, фундаментом его счастья, на котором можно возводить на головокружительную, пьянящую высоту прекрасный замок его любви.

Удивительное, невероятное событие, случившееся на заросшей травой площадке ледибургского нагорья, сотворило настоящее чудо.

Любовь, которую он вынашивал втайне от всех, этот холодный и тяжелый камень на сердце, в какое-то непостижимое, волшебное мгновение лопнул, как семя, дал росток и расцвел таким прекрасным, полным сил, ярким цветком, что Марк до сих пор не до конца осмыслил, как это произошло.

Они со Стормой лелеяли его так горячо, с такой нежностью и вместе с тем осторожностью, чтобы ни единая душа не могла догадаться о его существовании. Они тщательно продумывали каждый свой шаг, каждое слово, прибегали к поразительно изощренным хитростям и уловкам, чтобы защитить от других людей свое удивительное сокровище.

В присутствии посторонних они почти не разговаривали, даже не смотрели друг на друга, и сдержанность в отношениях на людях оставалась настолько строгой, что, оставаясь наедине, они тут же жадно бросались друг другу в объятия.

Когда же они были не одни, то думали только о том, как бы поскорее остаться вдвоем.

Они то и дело писали друг другу записочки, исполненные столь горячего чувства, что потом, когда в присутствии Шона и Руфи они под столом передавали их друг другу, бумага обжигала им пальцы. Они придумывали особые, понятные только им условные знаки, находили для встреч укромные уголочки, причем страшно рисковали. Постоянная опасность придавала этому пиршеству любви и счастья особую пикантность и остроту, и это лишь возбуждало их ненасытность.

Поначалу они просто отправлялись верхом куда-нибудь в тихий уголок лесной чащи, обступившей узенькую извилистую тропинку, и последнюю милю скакали галопом. Запыхавшиеся и смеющиеся, прибывали на место и, еще оставаясь в седлах, бросались друг другу в объятия, а бедные лошадки лишь фыркали, переступая с ноги на ногу. В первый раз они так и свалились из седел на ковер из опавших листьев и папоротников, вцепившись друг в друга так, что забыли даже стреножить лошадей. Домой пришлось возвращаться пешком, и путь оказался долгим, особенно если учесть, что всю дорогу они то и дело, хихикая или хохоча, словно пьяные, бросались друг на друга с объятиями и поцелуями.