– Настоящие мужчины не получают жалованья, они сами платят его другим, – заявила она. – Ты знаешь, что мой отец в твоем возрасте уже был миллионером?

Марк так и не понял, почему он сорвался; возможно, его разозлило упоминание в эту минуту Шона. Но он вдруг не выдержал и вспылил. Словно какой-то горячий туман застлал его глаза.

– А я не твой отец, черт бы его побрал! – крикнул он.

– Не смей оскорблять моего отца! – закричала она в ответ. – Ты мизинца его не стоишь!

Оба раскраснелись и, тяжело дыша, стояли друг против друга в измятой, кое-как надетой одежде, непричесанные, с горящими, как у двух враждебных животных, глазами, потерявшие дар речи от обиды и злости.

Сторма первая сделала шаг к примирению. Судорожно сглотнув, она протянула к нему руки ладонями вверх:

– Послушай, Марк… Я все придумала. Ты займешься продажей пиломатериалов на шахты, папа отдаст тебе это агентство, а жить мы будем в Йоханнесбурге.

Но Марк все еще оставался зол.

– Благодарю покорно, – сказал он грубым, хриплым голосом. – И жизнь свою я положу на добывание денег для того, чтобы ты покупала свои идиотские тряпки и…

– Я не хочу слышать твоих оскорблений! – вспыхнула она.

– Я – это я, – сказал Марк. – И собираюсь оставаться таким до конца своей жизни. И если бы ты любила меня, то уважала бы это во мне.

– А если бы ты любил меня, то не стал бы заставлять меня жить в соломенной хижине.

– Я люблю тебя! – старался перекричать ее Марк. – Но когда ты станешь моей женой, будешь делать то, что я тебе скажу.

– Не надо меня дразнить, Марк Андерс! Я вас предупреждаю. Никогда не делайте этого!

– Я буду твоим мужем… – начал было он.

Но она схватила сапоги и подбежала к своей лошади. Нагнулась, чтобы развязать путы, и босиком вскочила в седло. Затем повернулась к нему, задыхаясь от злости.

– Это мы еще посмотрим! – язвительно проговорила она ледяным тоном, развернула лошадь и, ударив пятками ей в бока, поскакала прочь.

– А где наша мисси? – спросил Шон.

Развернув салфетку, он заправил ее угол за жилет и посмотрел на пустое место за столом, где всегда сидела Сторма.