– Она что-то плохо себя чувствует сегодня, дорогой, – отозвалась Руфь и стала разливать суп, зачерпывая его поварешкой из пузатой супницы, окутанной облаком ароматного пара. – Я разрешила подать ей обед в спальню.

– А что с ней такое? – сморщив лоб, озабоченно спросил Шон.

– Ничего серьезного, – спокойно и твердо ответила Руфь, тем самым давая понять, что дальнейшие разговоры об этом неуместны.

Шон секунду смотрел на нее, потом лицо его прояснилось.

– А-а! – сказал он и кивнул.

Функции женского тела всегда были окутаны для него величайшей тайной, неизменно возбуждая в нем благоговейный трепет.

– Ну да! – добавил он и, наклонившись вперед, шумно подул на ложку с супом, чтобы спрятать свое смущение и чувство обиды: скажите на милость, его обожаемое дитя, оказывается, уже давно не ребенок!

Сидящий напротив Марк тоже с неменьшим усердием приналег на суп, хотя сердце его болезненно сжалось.

– А где же у нас мисси сегодня? – спросил Шон уже с некоторой робостью. – Неужели ей все еще нездоровится?

– Утром она позвонила Ирен Лечарс. Кажется, у Лечарсов вечером большой прием, и ей захотелось там побывать. Она уехала прямо после второго завтрака. Села в «кадиллак» и поехала в Дурбан.

– А где будет ночевать?

– У Лечарсов, естественно.

– Почему она мне ничего не сказала? – хмуро спросил Шон.

– Ты же весь день был на лесопильном заводе, дорогой. А ей надо было срочно ответить, приедет она или нет; она не хотела опаздывать. Тем более что ты все равно отпустил бы ее. Неужели ты был бы против?

Шон был против всего, что могло забрать у него доченьку, но сейчас он этого говорить не стал.

– Просто я думал, что она терпеть не может эту Ирен Лечарс, – недовольным тоном заявил он.

– Это было давно, месяц прошел, – ответила Руфь.

– Я думал, что она больна, – гнул свое Шон.

– Это было вчера вечером.