Он наклонился к Марку и взял его за руку, как бы желая успокоить:

– Сейчас у нас есть только никем не подтвержденное свидетельство браконьера-зулуса, который даже не говорит по-английски. Хороший адвокат порвет его на куски, проглотит и даже косточки не выплюнет, а у Дирка Кортни будет лучший адвокат, даже если мы разыщем этого таинственного «тихоню» и притащим его в суд. Всего этого мало, Марк.

– Понимаю, – кивнул Марк. – Но я думал, что можно было бы отыскать отца и сына Грейлингов. Они уехали, кажется, в Родезию. Во всяком случае, так мне сказал человек на сортировочной станции в Ледибурге.

– Да, я попрошу кого-нибудь заняться этим. Мои адвокаты подыщут хорошего детектива. – Шон сделал пометку у себя в блокноте. – Но пока нам остается только ждать.

Они еще немного поговорили, но видно было, что разговор утомил Шона Кортни, морщины на его лице выступили резче. Он поудобнее устроился в кресле, опустив бороду на грудь, и неожиданно снова заснул. Он медленно осел в кресле набок, хрустальный стакан с мягким стуком выпал из его руки на ковер, пролив несколько капель виски, и Шон тихонько захрапел.

Руфь подняла стакан, укутала плечи мужа пледом и подала Марку знак следовать за ней.

– Я попросила Джозефа постелить тебе в голубой комнате, а пока тебя ждет горячая ванна с дороги, – оживленно говорила она. – За обедом, Марк, будем только мы вдвоем. Генералу отнесут поднос в спальню.

Они подошли к двери в библиотеку, и Марк не смог больше терпеть и взял Руфь за руку.

– Миссис Кортни, – умоляющим голосом заговорил он, – скажите, что случилось? Чем он болен?

Веселая улыбка медленно погасла, и она слегка покачнулась. Теперь он впервые заметил, что несколько белых прядей у нее на висках превратились в сплошную серо-стальную седину. Вокруг ее глаз появились морщинки и даже складки, а на лбу между бровей пролегли поперечные бороздки.

– Сердце больше не выдерживает, – просто сказала она и заплакала.

Это были не истерические рыдания с дикими горестными вскрикиваниями, нет, просто глаза Руфи наполнились слезами, и они потекли по щекам; видеть это оказалось куда более мучительно и страшно, чем присутствовать при драматической демонстрации горя.

– Сердце его совершенно разбито, – сказала она еще раз, и снова ее качнуло, так что Марку пришлось подхватить ее.

Она приникла к нему, уткнув лицо Марку в плечо.

– Сначала разрыв с Дирком, потом гибель Майкла, – прошептала она. – Он никогда не показывал, но для него это были тяжелые удары. А теперь весь мир ополчился против него. Люди, которым он посвятил свою жизнь и на войне, и в мирное время. В газетах его прозвали Фордсбургским мясником, Дирк Кортни натравил на него прессу, как свору собак.