С каждым толчком ротик его снова начинал энергично работать, но не больше минуты, а затем движения его опять замедлялись, и так до следующего толчка.

Потом Сторма перевернула его на другую сторону, поменяв грудь, и с благодарностью прижалась щекой к твердой мускулистой груди Марка.

– Кажется, я счастлива, – прошептала она. – Но я так долго была несчастна, что не совсем уверена в этом.

Джон, совершенно голенький, лежал в лужице морской воды глубиной не более двух дюймов. Его с ног до головы покрывал загар, говорящий о том, что малыш принимает не только морские, но и солнечные ванны. Обеими ручками он шлепнул по воде, и та брызнула ему в лицо так, что он задохнулся, заморгал глазами и облизнулся, не зная, сердиться ему или плакать. Он повторил эксперимент, и получалось в точности то же самое: во все стороны полетели брызги морской воды и песок.

– Вот ведь чертенок, – говорила Сторма, наблюдая за ним. – Упрямый и гордый, как и все Кортни. Не прекратит, пока не утонет.

Она извлекла его из лужи, но тут же раздался такой протестующий вопль, что ей пришлось поспешно вернуть его обратно.

– Послушай, если ты приедешь к генералу с Джоном, я не сомневаюсь… – снова начал Марк.

– Ты ничего не понимаешь, – перебила Сторма и, устроившись поудобнее, принялась заплетать косу. – Мы же Кортни, мы так легко ничего не забываем и не прощаем.

– А ты попробуй! Прошу тебя, поезжай к нему.

– Марк, я прекрасно знаю своего отца. Гораздо лучше, чем ты, лучше, чем он сам себя знает. Я знаю его, как саму себя, потому что мы с ним – одно. Я – это он, а он – это я. Если я поеду к нему сейчас, после всего, что я натворила, а я очень его обидела, оскорбила, разрушила все мечты, которые он строил насчет меня… если поеду сейчас, когда я унижена и обесчещена, если явлюсь к нему, как за подаянием, он всегда будет меня презирать.

– Нет, Сторма, ты ошибаешься.

– Дорогой мой Марк, в этих делах я никогда не ошибаюсь. Конечно, он будет терпеть меня, ему не захочется мной гнушаться, как не хочется ненавидеть сейчас, но он ничего не сможет с собой поделать. Он ведь Шон Кортни, честь ему не позволит – он весь зажат ее стальными челюстями.

– Но он очень болен, пожалей его.

– Нет, Марк, это убьет его. Я это знаю. И тогда мне тоже конец. Ради нас с ним обоих я не смею сейчас явиться к нему.

– Ты не представляешь, как он тебя любит.

– Прекрасно представляю, Марк. Но еще я знаю, как люблю его я… настанет день, я снова обрету доброе имя и тогда поеду к нему – обязательно. Обещаю тебе. Когда буду знать, что он мной гордится, тогда и приду к нему…