Где же он видел эти глаза? Сам не зная зачем, он протянул указательный палец, и ребенок с довольным смешком цапнул за палец и попытался сунуть себе в рот.

– Джон, – ответила Сторма, не глядя на него.

– Моего дедушку тоже звали Джоном, – хрипло сказал Марк.

– Да, – прошептала Сторма. – Ты мне говорил.

Слова, которыми они обменялись, казалось бы, ничего не значили, но Марк понял только одно: неприязнь к этому ребенку, к этому крохотному представителю рода человеческого, медленно испаряется. И в груди его рождается совсем другое чувство.

Внезапно Марк понял, где он видел эти глаза.

– Сторма… – сказал он.

Теперь она подняла голову и посмотрела прямо ему в лицо.

– Да! – ответила она и кивнула; в ее голосе звучали гордость и вызов.

Он неуклюже протянул к ней дрожащие руки. Стоя на коленях лицом друг к другу, они порывисто обнялись. Ребенок лежал между ними, что-то весело лепетал, икал, пуская слюну, и жевал палец Марка жадным беззубым ротиком.

– О господи, Марк, что я наделала! – судорожно прошептала Сторма.

Маленький Джон разбудил их еще до рассвета. И Марк был ему за это благодарен: не хотелось пропускать ни минуты наступающего дня. Он смотрел, как Сторма зажигает свечу, потом возится в колыбельке.

Меняя ребенку пеленку, она тихонько шептала ему что-то успокаивающее; пламя свечки бросало блики на прекрасные чистые очертания ее обнаженной спины. Темные шелковистые волосы падали ей на плечи. Тонкая талия, несмотря на беременность и роды, нисколько не изменилась, оставаясь все такой же изящной, и, словно горлышко бутылки, расширялась в бедрах, плавно переходя в тугие округлые ягодицы.

Наконец Сторма, повернувшись, понесла ребенка в кровать и улыбнулась Марку, когда он поднял для нее одеяло.

– Нам пора завтракать, – сказала она. – Надеюсь, ты ничего не имеешь против?

Она уселась, скрестив ноги, взяла один из своих сосков большим и указательным пальцами и сунула в ищущий ротик ребенка.

Марк подвинулся поближе и, обняв Сторму за плечи одной рукой, стал с восхищением смотреть, как ребенок кушает. Груди Стормы теперь увеличились и отяжелели, выступая, как два округленных конуса. Глубоко под тонкой кожей виднелась бледно-голубая сеточка пульсирующих вен, а темно-красные, как недозрелые ягоды шелковицы, соски были шероховатые и блестящие. Ребенок теребил ручками и другую грудь, на кончике которой тоже появилась капля синеватого молока. В пламени свечи она сверкала, как жемчужина.

Джон кушал с плотно закрытыми глазками, слегка похрюкивая и причмокивая, как поросеночек. Молоко бежало из уголков его ротика; после того как он утолил первый голод, Сторме пришлось подталкивать и тормошить его, чтобы он снова не уснул.