Не стыжусь того волнения, которое охватило меня, когда я нашла на Старом немецком кладбище (Altfriedhof) могилу дочери Пушкина Наталии Александровны графини Меренберг. Тогда, в начале 90-х годов, о ней не знали (или забыли? Но ведь это невозможно!) даже старожилы, эмигранты первого поколения, и искать её пришлось довольно долго. На бывшем кладбище, превращённом в некое ЦПКО, в парк культуры и отдыха, где рядом с детскими площадками и сооружениями для гриля, в боковом ответвлении, в уголке парка стоит мраморная часовня с памятной доской в честь захороненных здесь членов удивительной немецко-русской семьи: принцессы Паулины Нассау, её сына Николауса Нассау, его супруги Наталии Меренберг и их сына Георга Меренберга.

В этой усыпальнице посмертные близкие родственники Пушкина: его тёща, дочь, которой было 8 месяцев, когда погиб отец, его зять и внук.Так что у города Висбадена есть особый патент на Пушкина. В Висбадене появились внуки Пушкина, от которых по всему миру разрослось это удивительное родословное древо. Потомки Пушкина сегодня – это громадная династия, целая страна. Ни в России, ни в каком-либо другом государстве, ни для какого великого человека, учёного, поэта, военачальльника, спасителя человечества – ни для кого, кроме русского Пушкина, не составлялись книги о предках и потомках, дополняемые, переиздаваемые, исчезающие со всех прилавков, продолжающиеся. Пушкин – эта личность единственная в мире, любовь к которой особая, непререкаемая. Несмотря на её неровность, спады волны и официозные качели – эта любовь личная и индивидуальная. У каждого своя. С формулой «мой Пушкин».

А о моём Пушкине разговор невозможен без возвращения к трагическому 1836 году и к январю 1837, который по новому стилю 10 февраля. Когда-то в студенческие годы, то ли на первом, то ли на втором курсе Пединститута им. Герцена, на литфаке, я решила лично отметить 10 февраля заходом на Мойку 12, где лет 120 назад собирался весь читающий Петербург, которого так испугались власти, что устроили тайные похороны Пушкина. Я думала, что в одиночестве погорюю во дворе и в квартире-музее. Но уже на набережной Мойки увидела множество людей, которые шли туда же, куда я. Двор был запружен людьми самого разного возраста! В квартиру войти было невозможно. Было много снегу, двор был тих, люди не разговаривали. Никаких речей, траурные митинги памяти возникли позже. Этот двор и сосредоточенные лица молчаливой памяти я помню всегда. У меня много единомышленников.

И я никогда не примирюсь с убийцей, будь он не только сенатором или мэром заштатного городка Сульца, а кем угодно. Подлость и благородство – две вещи несовместные. И в свете новых данных от Серены Витале ничто не изменилось. Новые объявившиеся письма Дантеса Геккерену, о которых говорится без достаточного понимания и такта, нужно читать, зная все детали этой провокации, из-за которых рассыпаются все ложные утверждения.