– Ковром пока не надо! – усмехнулся князь. – Ковром, это уже когда… Успеете еще, накроете. А ты… Спал нынче?

– Нет. Гуляли. А потом… С Митяем это всё!

Боярин засопел, нахмурился. Какой он нынче мятый! Да все они… Это Митяй всех напугал! Да не Митяй – слова твои, князь-волк, беззубый, дряхлый волк, плешивый. На сани положить, ковром накрыть – и в храм. Так ведь нет! Вон, старец, помнишь, говорил:

– Тебя, Всеслав, в санях везти нельзя, конь не пойдет, конь духа убоится.

А ты ему:

– Какой от меня дух? И что я, на конях не ездил?!

А он:

– Так это, пока ты жив – и дух не слышен. А как помрешь, он и пойдет.

– Дух?

– Дух. Звериный, волчий дух! Вот конь и станет рваться. Глядишь – и обернет тебя. Болтать начнут – мол, знак. Зачем это тебе?!

Ты засмеялся и прогнал его. Сказал:

– Глуп ты, старик!

А вот теперь ты сам стал стариком, сам глуп. И память ничего уже не держит. Так что как бы теперь про это не забыть! Поэтому сойдутся завтра – и надо будет сразу же сказать, чтобы несли на руках, мол, так хочу! Чтобы только на руках, чтобы только сыновья, они не выдадут, снесут, какой бы дух ни шел!..

А бабушку сожгли. И вон ее курган. А там, чуть левей, ты видел Буса. После прибежал к отцу и рассказал, он не поверил…

Но видел ты! И слышал! Да, вот именно! Бус не молчал тогда, а много, жарко говорил! Но ты был мал еще и ничего не понял, вот и сказал, чтобы над тобой потом не смеялись, что ничего не слышал, что Бус просто стоял и смотрел на тебя. Был он тогда во всем белом, и ликом бел, и белые глаза, и губы белые. А говорил он такие слова, каких на свете не бывает, ведь ты знаешь по-еллински и по-варяжски, и фрягов ты слышал, и разных прочих… Но, значит, есть еще слова совсем другие. А может, это был не Бус, а просто ты хотел его увидеть – и увидел, хотел услышать – и услышал, но не понял, и жизнь прошла, а те слова и по сей день звучат в твоих ушах, а что в них скрыто, ты не знаешь, а может, если бы узнал, тогда и жил бы не так, а может, и не жил бы вовсе, а просто подошел бы он к тебе, взял за руку…

А так теперь Она придет. Два дня тебе всего осталось. Спеши, Всеслав! Не забывай: в последний раз идешь на Черный Плес, оступишься – уже не встанешь, не успеешь. А Мономах…

Что Мономах? И что тебе все эти змееныши?! Бьют лишь того, кто ничего не видит, кто ослеп. Василько Теребовльский, он оттого и дался им, что ничего не видел от гордыни, слеп был – и заманили, навалились на него и вынули глаза, слепые глаза вынули! Так же могло быть и с тобой, когда после всего того, что здесь творилось, когда по терему еще змеиный дух стоял…